Дуглас Кеннеди - Момент

— Всего пять лет? Да для меня это была целая жизнь. Впрочем, вряд ли вам интересна эта история.

— Почему ты так думаешь?

— Лучше… про дневники. Они действительно тронули вас?

— Ты удивлен?

— Я вас совсем не знаю.

— Ну, кое-что уж точно знаешь.

— Я знаю то, что рассказывала про вас мама. Знаю, о чем она писала в дневниках. Я знаю, что вы сделали. Знаю, чего ей это стоило.

— И чего же?

— Это другая история.

— Как ей удалось вернуть тебя?

— Вы очень прямолинейный. Все американцы такие?

— Тот, что сидит перед тобой, — да. Так как же она тебя вернула?

Мне ужасно хотелось спросить: «Есть ли у тебя брат или сестра?» Но некоторая отстраненность и даже рассеянность Йоханнеса смущала меня. Тем более что на мой последний вопрос он ответил так:

— Вы разве не собирались заказать мне пива?

Я поднял руку. Подошла официантка. Йоханнес попросил «Хефевайцен». Я сказал, чтобы несли два. Когда официантка отошла от столика, он очень долго смотрел прямо перед собой, ни разу не взглянув на меня. Наконец он произнес:

— Яне хотел этого делать.

— Встречаться со мной?

— Посылать вам дневники. Но мама настояла. Это была ее последняя просьба. И она взяла с меня обещание, что я это сделаю.

— От чего она умерла?

— Рак.

— Долго болела?

Он покачал головой, потом добавил:

— Но она продолжала курить до самого конца, так что можно восхититься силой ее убеждений.

— Так это был рак легких, рак горла?

— Это был рак, вызванный радиацией, которую она получила в тюрьме. Или, по крайней мере, так думали врачи, поскольку около сотни других узников Хохеншонхаузена, находившихся там примерно в то же время, что и мама, умерли от разных видов рака крови. Мама говорила, что когда ее арестовали в первый раз, то фотографировали в специальной комнате, а после этого у нее остались красные ожоги. Радиация. Она незаметна. Эти негодяи думали, что пометят своих подопечных изотопами, а потом будут отслеживать их перемещения. Прямо как в плохом кино про сумасшедшего ученого. Все, кто получил дозу в Хохеншонхаузене, либо уже умерли, либо на подходе. Мама была одной из последних.

— Мне очень жаль.

— В самом деле?

— Ты даже не представляешь.

Молчание. Потом:

— Недавно я столкнулся на улице с моими другими «родителями». Им уже за шестьдесят. Все еще вместе. По-прежнему такие же сухари. Двадцать пять лет их не видел. С тех пор, как мама забрала меня. Они шли прямо мне навстречу. Я еле заметно улыбнулся им. Они прошли мимо, даже не узнали меня.

— Это тебя удивило?

— Это меня порадовало. Потому что когда я был с ними, то не знал, что моя настоящая мама заперта где-то…

— Твоя мама опять попала в тюрьму после того…

— После того, что вы сделали? Конечно. Сначала она была в тюрьме, потом ее отправили в Карл-Маркс-Штадт, в ссылку. Этот город — наша Сибирь. Но вы перебили меня. Пять лет с теми людьми, которые считались моими родителями. Они были очень строгими. Я должен был называть своего нового отца «сэр». Моя «мать» тоже была офицером Штази и нежностью не отличалась. Или, по крайней мере, насколько я помню из того времени. По правде говоря, я помню очень мало, разве только то, что мои «родители» всегда были холодны со мной, официальны. Но… с самого начала я думал, что они мои настоящие родители. И мне казалось, что так и должны вести себя родители. Однажды какие-то люди в штатском пришли к нам домой — мы жили неподалеку отсюда, во Фридрихсхайне. С ними были двое полицейских. Один из мужчин заговорил с моим «отцом». Потом со мной. Он сказал, что хочет отвезти меня куда-то, чтобы я встретился с одной женщиной, которая мечтает познакомиться со мной. Все это было как-то странно. Мои «родители» стояли рядом, ничего не говорили, и один из тех, что в штатском, шикнул на них, а другой вручил им пачку бумаг… На самом деле они говорили моим «родителям», что те получили меня незаконно. И еще им было известно, что в своей «профессиональной деятельности» они совершили множество преступлений против человечности.

Он сделал паузу, и на его губах вновь появилась эта полуулыбка.

— Я слишком много говорю? — спросил он.

— Вовсе нет.

— Обманываете. Я знаю, что много болтаю. Учителя всегда жаловались на меня. Мои друзья то же самое говорят, хотя друзей у меня немного. Дитрих тоже постоянно ворчит.

— Кто такой Дитрих? — спросил я.

— Мой босс.

— Где ты работаешь?

— В книжном магазине недалеко отсюда. Вот уже семь лет. Мы специализируемся на комиксах, графических романах. Особенно японских. Манга.