Давид Фогель - Брачные узы

Когда они уже выходили, постучал Ульрих.

— Э, да вы уходите! — закричал он с порога. — Ну не стану мешать. Но если вы собрались в кафе, то и я с вами!

— Мы едем на обед к барону, — ответила Tea. — Однако входите! Есть еще немного времени.

Ульрих вошел и, не снимая пальто, уселся на краю дивана.

— По правде говоря, — сказал Гордвайль, у которого в присутствии посторонних немного развязывался язык, — по правде говоря, у меня совсем не лежит к этому душа. Но Tea уже обещала, и они будут ждать. Ну а у тебя как дела, Ульрих?

— Да у меня ничего нового, ты же знаешь. Задним числом получаешь удовольствие от дарованного небесами безделья и не жалуешься. Я уж боялся, не приключилось ли что с тобой: уже несколько дней тебя не видно. А вы как, Tea? Как провели «святую вечерю»?

— В смертной скуке, мой друг, все святое всегда оказывается крайне скучным, как известно…

— Возможно, и так, — согласился Ульрих. — Я тоже вчера чуть с ума не сошел от скуки. Если бы не снег, я бы несомненно повесился.

— Если бы не снег? Как это? — рассмеялась Tea. — Реши я повеситься, снег бы не смог мне помешать.

— Да, именно снег! Увидев улицу белой, я раздумал… Решил, что правильнее будет совершить последнюю прогулку по первому снегу. Сказано — сделано, и так я спасся. Потому как после прогулки у меня пропало всякое желание кончать с собой. Я просто лег спать. А вы были дома? Если бы я знал, то непременно зашел бы.

Ульрих поднялся:

— Ну, не стану вас больше задерживать. Может быть, зайдете после обеда в кафе?

— Я — нет! — сказала Tea. — Мне надобно быть в одном месте. Может быть, позднее, в шесть. Что до тебя, Рудольфус, почему бы и нет?

— Еще не знаю, — отозвался тот. — Вообще говоря, ничего не имею против, но точно пока не скажу.

Они вышли на улицу. Tea и Гордвайль повернули к Пратерштерну [6] Так венцы называли возведенное в парке Пратер колесо обозрения, а равно и примыкавшую к нему часть парка. В дальнейшем в переводе употребляется как название Пратерштерн, так и его дословный перевод на русский — «Звезда» Пратера. , чтобы оттуда поехать на трамвае, Ульрих пошел их проводить. Стоял влажный, пронизывающий холод, от которого Гордвайль мерз так сильно, словно тот предназначался ему одному. Он поднял воротник своего потрепанного пальтишки, хорошенько укутался в него. Это внутренний холод, подумал он про себя, все горючее вышло… Как там говорит обыкновенно доктор Астель? Человек должен быть всегда заправлен и хорошо смазан… Да, доктор Астель! Как давно он уже его не видел. И Лоти тоже.

— Ты встречал в последнее время доктора Астеля? — спросил он Ульриха, разговаривавшего с Теей. — Как у него дела?

— Ничего нового. К нему на праздники приехал его друг Блох из Берлина. Они, верно, будут в кафе во второй половине дня.

На остановке, закутавшись в меховую шубу и куря сигару, ждал трамвая доктор Крейндел. Он заметил их издали и сделал несколько шагов навстречу.

— Какое замечательное совпадение, благословенное стечение обстоятельств! — вскричал он с деланной радостью и поцеловал Тее ручку.

— Сердце мне предсказывало, можно сказать… У меня тут поблизости были дела. Потом я колебался, не взять ли такси, но долго не было ни одного… И я пошел на остановку. А теперь я вижу, нет никаких оснований для сожаления… Я не имел еще чести, молодой человек… — обратился он к Ульриху.

Тот представился.

— Значит, господин Ульрих, — продолжал доктор Крейндел. — Друг господина Гордвайля и высокочтимой фрау, не так ли? — говоря это, он искоса бросил взгляд на Тею. — И верно, тоже писатель, а? Я не ошибся? Ясное дело! — утверждающе кивнул он. — Как ваше здоровье? — обратился он к Тее. — Отлично, я надеюсь?

— Превосходно, господин доктор, — улыбнулась Tea.

Блеснув золотыми зубами, улыбнулся и доктор Крейндел.

— Это хорошо, милостивая сударыня! — обрадовался он. — Так и должно быть! Когда здоровье в порядке, то и аппетит… хе-хе…

«Принес же черт именно его! — с подавленной яростью подумал Гордвайль. — Неужели я должен с ним встречаться даже в единственный выходной!»

— А вы, господин Ульрих, — снова обратился доктор Крейндел к Ульриху, — вы тоже изволите заниматься изящной словесностью, как мой друг господин Гордвайль, или философией, если мне будет позволено спросить, конечно?

— Ни то, ни другое, — поспешил Ульрих с ответом. — Прямо противоположное!..

— Что прямо противоположное, позвольте узнать?

— Противоположное значит, что я вообще не пишу. Кроме писем, конечно, да и те крайне редко.