Давид Фогель - Брачные узы

— Стоять! Что вы тут делаете?!

В тоне полицейского уже слышалось с трудом подавляемое раздражение, словно Гордвайль был его давнишним врагом. Будучи новичком, он видел в каждом публичном нарушении привычного порядка удар по своему личному достоинству.

Гордвайль пустился в объяснения:

— Что я тут делаю?.. Я г-гуляю… Так или иначе я ведь еду сегодня в Вену… У меня билет Клостернойбург-Вена…

Такой ответ лишь разжег еще больше ярость полицейского, расценившего его как издевку. Он произнес сурово:

— Это все нам отлично известно! А документы у вас есть?!

Нет, документов у Гордвайля при себе не было, но, по счастью, он обнаружил в одном из карманов письмо, на конверте которого были обозначены его имя и адрес, и показал его полицейскому. Тот повертел письмо в руках, то и дело переводя взгляд с письма на Гордвайля, словно желая удостовериться, действительно ли подходят это имя и этот адрес вот этому невысокому и небритому человеку. После недолгого размышления он вернул письмо Гордвайлю.

— Хорошо! А теперь исчезните! И чтоб мне больше не бегать вокруг дома!

— А почему нельзя? — теперь возмутился уже Гордвайль. — Разве я не могу гулять где вздумается? Напротив, полагаю, что я имею такое право!

— Предупреждаю вас, воздержитесь от грубостей! Иначе я препровожу вас в полицию!

Тогда Гордвайль подчинился. Поскольку не мог подвергать себя риску опоздать на поезд. Издали увидев, что часы над вокзалом показывают уже десять, он направился к другому кафе (неосознанно избегая заходить в то кафе, вокруг которого все время вертелся) и вошел внутрь. Все разбирательство с полицейским мгновенно вылетело у него из головы. И снова им овладела грусть из-за того, что он не мог в этот момент быть в Вене. Ведь пока он здесь, там, несомненно, происходит нечто ужасное, что потом уже невозможно будет исправить…

Закончив пить кофе, он подпер рукой голову и в мгновение ока погрузился в какую-то полудрему. Длинный-предлинный поезд, длинный до бесконечности, мчался с ужасающей скоростью, он же был обязан запрыгнуть в него, что само по себе не казалось ему особо трудным делом. Но на подножке каждого вагона, приближавшегося к нему, стоял полицейский с длинным бичом и хлестал его, не давая взобраться наверх. Внешность полицейского непрестанно менялась. То это был тот самый, что давеча остановил его возле кафе, то Гейдельбергер. И во всех неисчислимых вагонах стоял себе этот полицейский, он же Гейдельбергер, с длинным бичом в руках. А пассажиры все повысовывались в окна и своим улюлюканьем словно пригвождали его к месту. Наконец он исхитрился вскочить на подножку одного из последних вагонов, к великой своей радости. Теперь он мог мчаться на помощь Лоти (ведь Лоти пребывала в величайшей опасности!). Но тут ему вдруг стало ясно, что тот вагон, в который он вскочил, стоит на одном месте и совсем не движется. Сразу же стала понятна и причина этого стояния: это оттого, что он забыл купить билет, а без билета вагон не тронется с места. С другой стороны, он никак не мог выйти купить билет, во-первых, потому, что он сейчас посреди перегона, в нескольких верстах от станции, а во-вторых, потому, что ему известно наверное: стоит только выйти на минуту, как вагон тотчас же тронется и оставит его здесь. И еще выяснилось, что этот вагон совсем не похож изнутри на обычный железнодорожный вагон, а выглядит как пустая комната в доме, почти без мебели, если не считать сломанного и перевернутого стула, воздевавшего к потолку три свои ножки. Но обстоятельство это не слишком поразило Гордвайля. Основной вопрос был — как заставить вагон двигаться. Тут же появился и проводник, и Гордвайль, растерявшись, стал искать по карманам. И вот нашел старый трамвайный билет, который хотя и не походил на обычные продолговатые билеты — в отличие от них он был квадратным, большим и зеленым, похожим скорее на большой конверт, — и тем не менее Гордвайль знал наверняка, что это трамвайный билет. Понадеявшись в душе, что билет этот окажется полезным, он протянул его проводнику. Но тот при виде билета страшно расхохотался, хохот исторгался из его пасти раскатами и бил по Гордвайлю, словно тяжелым бруском. Этот смех может убить его, если только он где-нибудь не укроется. И он стал носиться по пустой комнате, устремляясь вдоль стенок к углам, словно крыса, а проводник гонялся за ним и бил его своим смехом. Нигде нельзя было скрыться от него. В этой комнате не было ни окон, ни двери — все заложено и замуровано со всех сторон. И тогда он собрал последние силы и ударил по стене, чтобы пробиться наружу.