Владимир Лорченков: Автопортрет художника (сборник)

– А, ва, на, э?! – обиженно сказал боец Гуссейнов.

– Хуй на, – сказал майор Петров.

После чего пошел на добивание. Взял еще одну чурку и бил солдата Гуссейнова до тех пор, пока тому не стало плохо. Землячество не вмешивалось, потому что у майора Петрова был пистолет, и майор Петров все-таки весил сто килограммов. А самое главное, солдаты не очень понимали причину офицерского конфликта. Они не были уверены, что коллеги не вступятся за майора Петрова. А майор Петров был уверен, что за него не вступятся. Но он блефанул, и выиграл все. Ну, или, по крайней мере, одну ночь в палатке, подумал майор Петров, засыпая.

– А это для меня теперь все, подумал он, и уснул.

На следующий день стрельбы продолжились. Майор Петров крутился возле орудий, которые заряжали по четверо доходяг с Кавказа, – снаряд весил сорок килограммов, доходяги каждый по столько же, – но офицеры с ним не заговаривали. И никакого участия в стрельбах принимать майора Петрова не просили. Так что большущий майор, покрутившись еще, и понаблюдав за разрывами на далеком снежном поле в бинокль, пошел в палатку. По пути ему показалось, что его окликнули. Майор Петров обернулся. Это кричала его вчерашняя жертва.

– А, ва, да, на! – жалобно завопил солдат Гуссейнов, который просто обосрался, и остро переживал свое унижение.

– Э, э, а! – орал ему, издеваясь, младший лейтенант Сидоров.

Офицеры посмеивались. Такие случаи редкостью не были. Снаряды были очень тяжелыми, заряжать нужно было очень быстро, а качество человеческого материала в армии СССР конца 80—хх было не низким, а ужасающе низким. Поэтому солдаты частенько не выдерживали, и кто-то на учениях хоть разок, да гадил под себя. Естественно, никакой поблажки бедняге не давали, и он продолжал заряжать.

– Солдат НАТО не даст тебе вытереть сраку, боец, – говорили офицеры.

И несчастный продолжал заряжать. Майор Петров попробовал было посмеяться вместе с коллегами, заискивающе глядя им в лица, но офицеры отводили взгляд. А вечером Петрова отправили – с машиной для грузов – обратно в гарнизон. От полигона до городка было двадцать километров, но занимала эта дорога по времени почти сутки. Майор, сидя рядом со словоохотливым водителем из местных, то засыпал, то просыпался, и весь промок от своего горячего пота. Ехали они ужасающе медленно. В Заполярье наступила зима, а это значило, что вечная зима Заполярья стала еще холоднее, света в сутках было часа два от силы, а дорог здесь не было со времен маршала Маннергейма, объяснил водитель.

– Это сколько лет-то? – попробовал включиться в беседу Петров.

– А нисколько, Маннегрейм-то сюда не дошел! – радостно сказал водитель, и заржал.

Петров снова уснул. Встреча с семьей его не беспокоила: у Петрова никого не было. Давно, очень давно, в позапрошлой, наверное, жизни, у него была дочь. Девчонка, смотревшая на него строгими внимательными глазами, пока он сидел с малышкой, сказавшись больным, а жена-поблядушка шлялась по всему гарнизону. С женой он познакомился, когда учился на последнем курсе военного училища, она заканчивала ПТУ по соседству, и покорила майора тем, что отсосала ему при первом же свидании. А когда дала на втором, Петров решил жениться. Тем более, что выпускнику военного училища и полагалось жениться. К сожалению, свои привычки в прошлом супруга оставлять не хотела, так что ее пришлось прогнать, а девчонку она, конечно же, забрала себе. Майор Петров уже и не помнил своей дочери. Знал только, что из его зарплаты каждый месяц вычитают алименты, знал, что его не послали служить в Польшу имено потому, что он не женат, и знал, что его послали сюда, в Заполярье, именно потому, что он не женат.

Сначала он должен был провести здесь год, потом два, потом пять, а потом стало понятно, что майор Петров обречен жить в Заполярье всегда. Ему выделили квартиру в захолустном гарнизоне Луостари – пять пятиэтажных домов в двадцати километрах от ближайшего поселка, – и он смирился. Начал выпивать – все чаще одеколон – и развлечения ради шарить по карманам коллег, когда ездил на учения. Добром это не кончилось, подумал Петров. Или уже все кончилось, подумал он. Или вот-вот кончится? Петров подумал, что подумает об этом позже, глянул на серый заполярный пейзаж за окном, и увидел огромного зайца.

– Совсем охуели, – сказал водитель.

– Разруха блядь, – сплюнул он на пол кабины.

– Волки говорят уже в города заходят, подвоза все нет, а этот Горбатый, ебаный его рот, все пиздит да пиздит! – возмутился союзными властями водитель.