Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

– Пропадем ни за грош, – сказал Иван.

Но подумал, что русские не сдаются. Так что выковырял зубами пулю из сердца Джику, наспех зашил дыру серой – цвета хаки – ниткой, и стал лихорадочно соображать. Духи встали в цепь, чтобы их было удобнее выкашивать, и пошли. Над ними зависла громадина вертолета с надписью «США». Оттуда высунулась по пояс плоскогрудая баба с длинными волосами до пояса.

– Парни, я русский диссидент Сева Новгородцев, – прокричала баба в газету, свернутую в трубку.

– Я пришел дать вам волю! – крикнул он.

– Бросайте этого жирного козла Брежнева и идите к нам., пить кока-колу и трахать Джейн Фонду, – крикнула баба.

– А она трахается, эта ваша Фонда? – тревожно сказал Иван.

– Кока-кола, – сказал с отвращением Джику.

– Русские не сдаются, – с огорчением сказал Иван.

– Тем более, если они молдаване! – сказал Джику.

– Мы не сдаемся! – крикнули они хором волосатой бабе, которая почему-то упорно называла себя Севой.

– Ладно, парни, – крикнула она, – тогда я ставлю вам пластинку «Роллингов», и после нее муджахеды отрежут вам головы.

– А можно «Битлз»? – спросил Иван.

– А можно Чепрагу? – спросил Джику.

Сева Новогородцев сплюнула:

– Совки, – сказала она в сердцах.

Вертолет поднялся и, барражируя, и покачиваясь, словно лодка на волнах эфира, – эфира Радио Свобода, крикнул Новогородцев, – уплыла куда-то на Запад. В это время завис другой вертолет. Оттуда высунулись два лысых человека. Один в парике, другой с усами.

– Парни, мы два русских парня, – крикнули они.

– Саня Розенбаум и Иосиф Кобзон, – крикнули они.

– Бля будем, не сдавайтесь, – крикнули они.

– Бейтесь насмерть и умрите как герои, а мы напишем про вас песню! – пообещали Саня Розенбаум и Иосиф Кобзон.

– А когда ваши обгоревшие трупы привезут домой и похоронят в закрытых гробах, мы обязательно вспомним про вас и споем на концерте-годовщине, – сказал лысый в парике.

– И ваши однополчане будут подпевать нам, а потом пить водку и бить друг другу рожи, рассказывая, как одним кирзачом полк духов уложили…

– И все мы будем строить скорбные рожи, – сказал Розенбаум.

После этого они состроили скорбные рожи. Переглянулись и рассмеялись. Вертолет поднялся выше, и улетел, покачиваясь, как старшеклассница на выпускном. Надежды не было… Парни переглянулись и приняли смертный бой. Духи полезли наверх, и началась бешеная стрельба. Пули жалили ребят во все части тела. Больнее всего – в открытые от одежды места…

– Пятый, пятый, – кричал Иван, – прошу артиллерии.

– Нет! – отвечал пятый.

– Ты же знаешь, боец, что в Советской армии артиллерия открывает огонь только когда главный герой лежит в окопе и вызывает огонь на себя! – говорил пятый.

– Десятый, десятый! – кричал Джику.

– Я все слышал, – говорил десятый.

– Слушайте пятого, – говорил он.

Дело шло к концу. Ребята уже видели зубы душманов, неестественные белки их вытаращенных глаз… Внезапно Ивана осенило. Он быстро сел, стянул с ноги кирзовый сапог и раскрутил его над головой.

– Что ты делаешь? – закричал Джику.

– Ведь за утерю казенной обуви ты будешь жестоко наказан! – напомнил он.

– Не время, – сказал Иван, – беречь патроны…

– Тем более, что их не осталось, – добавил он.

После чего раскрутил над головой кирзач еще сильнее и бросил его в лаву духов.

В рядах атакующих воцарилось смятение. Сапог, с его кривыми, не подбитыми гвоздями, нес смерть и опустошение. Реял, словно кумачовый стяг батяни Котовского. Свистел, как шашка скуластого Тамерлана. Косил сотнями. Каждый раз, после броска Ивана, сапог возвращался к нему бумерангом.

Спустя час «Черный аист» перестал существовать.

Метнув сапог напоследок в вертолет с Севой Новогордцевым, Иван и Джику ворвались в ближайший кишлак, где перебили всех местных жителей, и расстреляли не желавшего выдавать схроны ишака. После этого ишак тоже ушел в душманы. А Иван и Джику решили быть верными друзьями навсегда, скрепив договор о дружбе косячком с гашишем, бутылочкой ханки со спиртом и кровью мирного дедушки-афганца.

Хохоча и рыгая, два уцелевших бойца Красной Армии топтали своей вонючей кирзой землю Афгана. Казалось, сама землю в ненависти готова разверзнуться под ними. Но Ивану и Джику было все равно, они покурили, поели, и попытали ишака.

Сева Новгородцев, улетая к Пакистану на одном моторе, плакал.

Над тысячелетними горами Афганистана звучала песня «Энджелс»…