Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

Сделал я это, признаю, с дальним прицелом.

Мальчишка был очень способным, и наверняка проявит недюжинные способности, знал я. Как только закроют и последний бассейн, моя жена вынуждена будет эмигрировать, чтобы мальчик смог продолжать плавать, потому что у него перспективы, знал я. И он не пропадет в Молдавии, этом странном заколдованном месте, где люди превращаются в свиней безо всякой Цирцеи.

Так оно, кстати, и случилось.

Они сейчас в Москве, вышла замуж за какого-то долбоеба из среднего звена партии ЛДПР. Водит машину, открыла три цветочных магазина и не изменяет мужу. Ну да, конечно, я подбивал клинья, а как же.

Тимофей плавает в школе олимпийского резерва.

Имени Сальникова.

Как видите, для пьяницы я неплохо все рассчитал.

* * *

По прошествии семи лет в зале я раздулся.

Как корова на стероидах. Безо всяких стероидов. Куриная грудка, творог, и жесткая отключка со спиртным всего раз в неделю-две. Конечно, ничего хорошего в этом не было. Ну, кроме внешности. С виду-то я был ничего. Широкие плечи, крутой бицепс. Мощная спина, надутый верхний пресс, накачанные грудные мышцы, которые я, извращенец гребанный, все время подружек просил облизывать. В общем, внешне я был совершенной машиной.

Да только внутри все это прогнило.

И дело даже не в бурной молодости, сказал врач. Чрезмерно большая мышечная масса, сказал врач. Масса тела увеличивается, а вот сердце остается прежним. И оно уже совсем – ни хера, говоря языком моего тренера, которого я, почему-то, вспоминаю все чаще, – не справляется. Так он мне сказал и, хитро подмигивая, предложил мне полечиться.

Я глянул на него внимательно.

Шел 2012 год. В Молдавии уже не осталось никакой системы здравоохранения. Больницы напоминали феодальные замки. Главврач был царь и бог. Одна беда – он не был врач. Как и все остальные «врачи». Химиотерапию в стране отменили, а операции сложнее, чем вырезать аппендицит, проводили за границей. Туберкулезников было больше, чем после войны. Чуваки с открытой формой харкали в автобусах кровью. Инвалиды ползали, обоссанные, по улицам. Эпидемии гриппа всерьез угрожали выкосить страну, инсульт означал приговор, а про рак и тому подобные штуки я даже вспоминать не хочу. Аллергию лечили наговорами.

Простите, я все сбиваюсь на репортаж.

Как ни странно, мне казалось, что я пережил бы и это, окажись со мной рядом Лена. Странно. Девочка, даже лицо которой я помнил смутно… Золотая цепь врача блеснула, – как воспоминание из детства, – и я вежливо отказался. Он с сожалением проводил меня взглядом. Как крокодил на африканском водопое, крокодил, к которому так и не подошла антилопа. Нырнул на глубину и стал ждать следующую жертву.

А я прикрыл дверь поликлиники, зашел домой, взял спортивную сумку и поехал в зал.

Где, переодеваясь, понял, что пришел сюда в последний раз.

Было немного грустно, ведь я ходил сюда почти десять лет. Обзавелся приятелями. Конечно, я их презирал, но двойное дно, это уж моя черта, я же говорил, да? Я всегда был не тот, за кого себя выдаю – с самых моих шести лет – так что я ведь и не должен был делать исключений для себя и в зрелом возрасте, правда?

В любом случае, я мимикрировал и под среду зала.

Я научился трепаться обо всем этом, – девках, жиме лежа, тачках, какие все политики гомосеки, жиды хитрые, русские ленивые, а мы, молдаване, работяги, но недалекие, Румыния или Россия, кто сосет лучше, замужние или разведенки, – с таким видом, как будто мне все это интересно. Я болтал, стонал и кряхтел. Потому что мне надо было быть, как они.

Они болтали, они стонали, они кряхтали.

Порностудия, только трахаем мы сами себя, понял я.

И понял, что мне пора прикрыть дверь с другой стороны.

Что и сделал.

И, выходя, потер левую грудную мышцу. Она щемила все сильнее. Врач, дебила кусок, ничего не понял. Я-то знал, в чем дело. Просто боль поселилась во мне.

Боль, знал я.

И эта боль поселилась во мне восемнадцать лет назад.

Когда я глядел в окно на третьем этаже.

И вот уже восемнадцать лет пытаюсь понять, видел ли что-то там.

И боль, моя вечная спутница, сука проклятая, она умеет путешествовать во времени. Она знала, что мы встретимся и она подселилась ко мне, еще в самом раннем моем детстве. Как рак, который только ждет щелчка, команды, чтобы начать расти. И команда прозвучала, и боль пожрала меня, подточила, работая без остановки, как колония маленьких жучков – гигантское дерево. Что вот-вот упадет. И никаких сил и возможностей предотвратить это падение у меня не было. Все, что я мог сделать – лишь принять меры к тому, чтобы дерево упало, куда следует.