Доминик Дьен - Голубой дом

— Патетический. Необузданный. Хрупкий. Мощный. Абсолютный. Торжественный. Страшный. Нежный. Столько еще прилагательных можно подобрать для голоса Марии!.. Ты любишь оперу, Майя?

— Да, но редко слушаю.

— Я заставлю тебя прослушать самые прекрасные оперы! И ты заплачешь от «Манон Леско», как Пуччини в рекламе кассет BASF! Черт, хорошая была реклама! Я жалею, что не я ее придумал!

«Какой же ты симпатяга, Архангел! — подумала Майя, убирая со стола. — Насколько же ты отличаешься от Евы! Бедная мама! Какие грехи ты хотела искупить? Грехи Германии, которые не были твоими? Осудив себя, ты наказала и всех нас. Пора сбросить этот груз вины, это общее бремя… Сможешь ли ты разделить счастье с теми, кто любит жизнь? Я попытаюсь дать тебе то, что ты так часто высмеивала, — ту любовь, которая у меня еще осталась. Я попытаюсь извлечь ее неповрежденной из-под груза ненависти и горечи, как если бы я была щедро одарена твоей материнской любовью, которой мне так не хватало!»

— На какое время ты заказала столик, Майя?

Белые волосы Архангела были тщательно расчесаны и завязаны в конский хвост, щеки выбриты. От него пахло туалетной водой, и он весело насвистывал мотив из «Кармен».

— На час дня. Не забудь, что для Ребекки и Мари ты — только лучший друг Алена. Я случайно встретилась с тобой и…

— …и мы бросились в объятия друг другу под музыку из «Мужчины и женщины». Мы много говорили о твоем отце, потом перешли к общим воспоминаниям, и когда ты спросила: «Хочешь стать моим дядюшкой, которого у меня никогда не было?» — я ответил: «Да, это будет такая удача для меня! У меня нет ни детей, ни внуков, так что это просто джек-пот!» Ах да, я и забыл: мы не будем говорить ни о религии, ни обо всех этих вульгарных вещах, из-за которых люди веками убивали друг друга! Я хорошо выучил урок, Майя?

— Да, на «отлично»! Я тобой восхищаюсь! А что если мы прогуляемся по кладбищу Монпарнас, пока есть время?

— Майя, ты просто гений!

— Ты сам это сказал!

Прижавшись друг к другу, они дошли до главного входа — с бульвара Эдгара Кине. Сентябрьское солнце заливало аллеи кладбища ярким светом. Деревья, уже забывшие о прошедшей весне, начали сбрасывать золотисто-коричневые листья. Майя любила приходить на кладбище осенью. Именно в это время могилы казались особенно красивыми, спокойными, вечными.

Земля под ногами была сухой и слегка похрустывала. Они присели на надгробный камень. Архангел поднял воротник куртки. Майя механически чертила по земле кончиком туфли. Какое-то время они оставались неподвижными и молчаливыми, потом мягкий голос Архангела нарушил тишину:

— Со смертью твоего отца… если хочешь, мы по-прежнему будем называть Алена твоим отцом… с его смертью задуманное нами путешествие в Индию и Непал стало невозможным. Дорога туда казалась политой кровью. Кровью Алена. Краски и запахи Катманду были бы оскорблением его памяти. Итак, мы выбрали Марокко. Мы решили, что короткое путешествие будет более достойным.

На Земле не осталось обширных континентов и бесконечных морей, которые мы бы не исходили и не переплыли в своем воображении. Земля теперь свелась к периметру от Испании до Гибралтарского пролива. У нас больше не было мечтаний. Смерть Алена опустошила нас. Мы были похожи на тело с отрезанной конечностью — или головой, или душой… Его отсутствие причиняло нам такую боль, что никакие психотропные препараты не могли ее успокоить. Две потерянные души, плывущие без руля и ветрил. Мы почти не разговаривали друг с другом. Иногда страдание обострялось так, что приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Нам потребовались долгие недели, чтобы добраться до моря. Марокко виделось нам прибежищем, чтобы спастись от времени и от чувства вины, которое постоянно преследовало нас. Мы оба были пропащими, хотя еще не сознавали этого.

В Марокко у «травки» был вкус языка Алена. Запах пряностей казался запахом его кожи. Юные марокканцы с черными глазами и вьющимися волосами заставляли нас вспоминать об Алене, каким он был в двадцать лет… Это становилось невыносимым! Ален был в каждой улыбке, в каждой протянутой руке, каждом взгляде. Мы больше не могли заниматься любовью. Каждый словно каменел от малейшего прикосновения другого, и наши попытки отдаться наслаждению угасали, не успев осуществиться. Тень Алена постоянно витала между нами. В Марокко наше стремление забыться потерпело неудачу, но я думаю, то же самое произошло бы в любом другом уголке земного шара. Вместе с Аленом мы были единым целым. Без него мы стали ничем. Наши тела словно растворялись. Иногда нам казалось, что мы становимся невидимыми. Нам ничего другого не оставалось, как расстаться. Без твоего отца мы уже не могли существовать вместе.