Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)

Мой «калека», насколько я помню, начинался моим изображением в виде голого пупса, который лежит на животике, едва держа головку, а заканчивался первым курсом университета. Большинство снимков, конечно, черно-белые.

Я не любила их просматривать. Разве что раз в сто лет в нашем доме появлялся какой-нибудь заинтересованный поклонник моей жизни. Такой, как бедная Томочка, которая буквально выцыганила у меня эти свидетельства моего детства и юности в первые же дни нашего перемирия и чуть ли не с лупой рассматривала каждую фотографию, цокала языком и расспрашивала о каждом снимке, как будто это были картины Репина или Сальвадора Дали.

Итак, я достала альбом и по-турецки уселась на полу…

Альбом начинался с голого пупса – со стандартного снимка, который обязательно должны были сделать все сознательные родители в ближайшем фотоателье. Пупса выкладывали животом на принесенную из дома пеленку и трясли над ухом погремушкой – пупс поднимал головку на звук и улыбался. В этот момент коварный фотограф делал свой выстрел, называвшийся «вылетает птичка». Младенец поднимал бешеный крик, испытывая страх перед вспышкой, перед одиночеством на круглом столе и прохладой незнакомой комнаты.

Затем младенца заворачивали в пеленку. Роль была сыграна.

Через месяц счастливые родители получали пакет с четырьмя черно-белыми фотографиями своего улыбающегося чада и рассылали их родственникам. Одну оставляли себе.

Когда я смотрю на этот свой снимок, откуда-то накатывает ощущение холода и одиночества. Если бы взрослые помнили этот страх – лежать голыми перед глазком фотокамеры, покинутыми, обманутыми звуком погремушки и запахом домашней пеленки…

Под фотографией подпись кривым почерком: «Вот и я!» Число. Месяц. Год.

На следующей странице – родители во время своей свадьбы с комментарием: «Виновники события». Здесь им обоим по восемнадцать. Рановато. Но для того времени – нормально, если родители не против. Остальное – «как-то будет», «мы жили, и они проживут». Главное, создать еще одну ячейку общества в общем улье.

Фотография нечеткая и единственная, сохранившаяся после маминого «аутодафе», которое она устроила после развода на дворовой помойке.

Честно говоря, я ее до сих пор не понимаю, как и остальных женщин, для которых развод символизирует конец света.

Так, смотрим дальше.

Или – лучше НЕ смотрим?

Или делаем вид, что ничего не замечаем?

Или теряем сознание, вызываем «скорую» или лучше – санитаров из психушки?

Благодаря профессии и жизненной закалке я привыкла к непредвиденным ситуациям. Кроме того, у меня была одна полезная черта – ничему и никогда не удивляться. По крайней мере, не выплескивать эмоции наружу. Я вообще не воспринимаю слишком эмоциональных или показательно-восторженных людей. Нет у меня к ним доверия. Моя стихия – иронично настроенные молчуны.

Возможно, это из-за моего заикания, которое сделало из меня суперинтроверта.

Я считаю, что настоящая жизнь – та, которую строишь внутри себя в полной тишине.

Чем, собственно, я и занималась всю сознательную жизнь…

Хитрая лиса! Я опять заводила себя в лес запутанных мыслей, пряталась за извилинами и цветными интегралами усыпленного мозга, рыла норы и прыгала в них, чтобы не признаваться: эта девочка на четвертой странице альбома… Эта девочка…

Она похожа на ту, что стояла сегодня в дверях моей старой квартиры.

Я еще раз склонилась над фотографией. Она немного поблекла, но детали увидеть было можно.

Растрепанные косы, свисающие до талии.

Из-под короткой полосатой юбки торчат две спички – худые ноги, покрытые пятнами зеленки.

Глаза спрятаны под длинной челкой, но они, я знаю, синие…

Я перевернула еще одну уцелевшую страницу. Здесь мы все втроем в том же дворе. Подпись: «На прогулку». Больше фоток нет.

Теперь можно и сознание потерять!

Или спокойно констатировать факт: мужчина в синих трусах, выглянувший из ванной, копия того, что стоит на фотографии тридцатилетней давности слева от девочки с длинными косами, а голос: «Верочка, кому ты открываешь?», – голос матери. В таком случае женщина с тазиком – действительно тетя Нина. А надпись на стене подъезда сделал Ярик.

Фу-у-ух!

Я отбросила альбом.

О чем думать?

Я попала в машину времени?

Прошла сквозь портал?

Бред! Я не очень-то воспринимаю фантастику. Кроме Брэдбери, никого не читала. Даже Стругацких всегда откладывала в пользу других книг. Даже если напрячься, все равно объяснить для себя эту, прямо скажем, странную ситуацию с точки зрения научной фантастики я не смогу. Есть, правда, еще несколько вариантов ее объяснения: моя усталость, жара, возбуждение от предложения Олежки, что вызвало не очень приятные воспоминания. В конце концов мой давний гастрит, который сегодня дал о себе знать. А еще разговор с бабулей, которая назвалась врачом четвертого управления, а на самом деле могла оказаться обычной шарлатанкой-гипнотизершей. Все в совокупности привело к бреду. Если это было обычное временное умопомрачение, то мой мобильный телефон должен лежать в сумке.