Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)

Тем более что, как я уже говорила, все руководство ЛПЖ будет по уши задействовано в организации бала и в это время его бдительность в отношении остальных курсанток будет снижена до нуля.

Прожили эти дни спокойно, пристойно, чтобы ничем не вызвать подозрений.

Конечно, Лил решили не брать.

В назначенное время каждая девушка нашла свой повод выйти из дортуара в сад – отдельно. Лил мы ничего не говорили. Да она и не спрашивала – осталась сидеть в комнате, вышивая свою салфетку.

Вечерело.

Сад был наполнен дыханием цветов. А Бальный зал напоминал резную музыкальную шкатулку, в которой мерцают свечи. Мы были взбудоражены красотой вечера и тем, что сейчас заглянем в зал сверху, словно это и вправду была волшебная шкатулка с украшениями.

Оглядываясь по сторонам, мы по очереди полезли по увитой диким виноградом металлической лестнице.

Вид сверху был еще чудеснее!

Перед глазами расстелились зеленые луга с серебристой лентой реки, в которой поблескивали первые звездочки, а внизу, прямо под нашими ногами, играла музыка и так же сверкал позолотой огонь тысячи электрических свечей.

Мы стерли пыль и грязь с иллюминатора и обсели его, как мухи банку с вареньем.

В зале было семь лицеисток, семь красиво одетых девушек. Это были те, кого не выбрали на прошлых балах.

Конечно, немного неловко и не очень-то хорошо оставаться в лицее до самого последнего бала. Я бы себе такого не пожелала! Но в жизни бывает всякое…

Даже сверху, сквозь толщу стекла, мы ощущали их волнение.

Оно отражалось в нервном взмахе веера, в притопывании ножкой или просто в напряженном выражении лица.

Девушки внимательно слушали музыку оркестра и ждали появления кандидатов. Их машины постепенно (мы это хорошо видели сверху) съезжались к воротам лицея, а после проверки документов ехали дальше, останавливаясь возле Бального зала.

Мы жадно наблюдали за оркестром.

Девушек мы знали хорошо, а вот оркестр – всегда лакомый кусочек для нашего воображения, ведь он состоял исключительно из стритов.

На каждом балу они были новыми: нанимать одних и тех же запрещалось правилами безопасности.

Каждый оркестрант проходил строгую проверку, с каждым отдельно разговаривала госпожа Директриса и брала «подписку чести». То есть каждый давал присягу о неразглашении того, что здесь происходит, чтобы никто из внешнего мира не завидовал нашей одежде, еде или интерьерам. Также стриты давали клятву, что, если узнают здесь кого-то из влиятельных людей страны или мира, не будут говорить об этом на каждом шагу.

Одним словом, мы, как и наши соученицы, которые взволнованной стайкой толпились внизу, слушали музыку и пожирали глазами оркестрантов. В конце концов, стриты тоже люди. Хоть и примитивного, низшего склада.

Там были: две виолончели, две скрипки и… саксофон.

Как раз в этот момент соло исполнял саксофон…

Дорогой дневник…

Дорогой, милый дневник, мой друг и дотошный аналитик!

Прости, что эти страницы я, наверное, вырву из тебя. Но должна написать кое-что не очень обычное.

Наверное, именно то, из-за чего нас и заставляют все записывать, чтобы – не приведи Господи! – не впасть в ересь. Чтобы уметь анализировать свои достоинства и недостатки.

Поэтому хоть и не хочу, но должна записать следующее.

Саксофон играл красиво.

Боже, какое скучное предложение получилось…

Саксофон играл так, что у меня заболел желудок.

То есть не заболел, а что-то остро шевельнулось в солнечном сплетении, и от этого движения по мне, как по озерной глади, разошлись теплые круги невыразимой приглушенной боли.

Я приросла взглядом и слухом к стеклу, как рыба в аквариуме. Золотой саксофон раздвоился в моих глазах, а потом – удесятерился. Я плыла в его расплавленном золоте и захлебывалась тяжелыми, густыми, медовыми звуками. Даже стало неловко перед остальными.

– Красиво играет… – неторопливо заметила я.

Сказала это только ради того, чтобы приглушить то самое внутреннее движение.

Это одна из наших практик: то, что хочешь нивелировать, произноси вслух.

Желательно – несколько раз. Тогда оно теряет всю ценность.

– Красиво играет.

– Красиво играет…

Эхом донеслось в ответ. И поняла, что девушки чувствуют то же, что и я.

– Кажется, в прошлый раз этого инструмента не было, – равнодушно заметила Рив.

– Тогда был академический оркестр, – добавила Мия.

– Саксофон выбивается из общей партитуры, – пожала плечами Ита, словно разбиралась в музыке.