Ирэн Роздобудько - Одолеть темноту

Порой кто-то уходил, на его место садился другой, беря в рот засаленный, заслюнявленный наконечник трубки. Спали, отвалившись, тут же. Или разбредались по домам, что, собственно, было то же, что ночевать на улице – дверей на большинстве из них не было, а в проемы заглядывали вездесущие козы, укладываясь рядом с гостями и хозяевами.

Спали не раздеваясь, только обернув головы от назойливых мух, роившихся у вывешенных освежеванных козьих туш, которыми было завешено пространство вокруг кофеен. Здесь же, отойдя на несколько шагов за белую потрепанную стену, справляли нужду.

Запах табака, кофе и люля-кебаб смешивался с удушающим запахом полусгнившего мяса, которое разлагалось на солнце, и миазматическим духом прогнивших от влаги стен.

При всей антисанитарии в поселке редко болели. Разве что сразу умирали от укусов насекомых, которые разносили малярию, или от других болезней и вирусов, которые носили в себе бродяги.

Напротив одной из таких кофеен стояла «келья», в которой хозяйничала старая Зула. Она вставала за час до первого намаза и готовила кус-кус, закладывая в глиняный котел большие куски мяса, картофель, пшено, добавляла побольше специй, которые должны были забить вкус не очень свежей козлятины и «выжечь» из желудка все возможные микробы.

Устаз – «господин» – строго приказал кормить Лябес хорошо, чтобы она дольше сохраняла «товарный» вид и силы, ведь сезонников было много. По мнению Зулы, «товарного» вида Лябес не имела ну никакого – кожа да кости.

И Зула, принеся миску с кус-кусом на верхний этаж, садилась напротив и внимательно следила, чтобы ее подопечная съедала все до последнего зернышка.

Намучилась только первые пару месяцев, когда девушка совсем не могла проглотить едкую смесь, отказывалась есть и только пила чай с медом, впиваясь черными потрескавшимися губами в пиалу.

Но потом постепенно привыкла, начала выбирать из блюда только картошку. А уже после того, как устаз начал делать уколы или привозить порошки, было гораздо проще – Лябес стала как шелковая. Ела все. Даже тухлятину.

Для Зулы она была чем-то вроде неведомого зверька, за которым нужно ухаживать, время от времени вычищая клетку и следя, не трясет ли девушку от какой-нибудь болезни. Все остальное ее не волновало – выйти здесь некуда, убежать – невозможно и нет смысла – вокруг только горы. Сиди себе, пей чай и прилежно выполняй свою работу, и тогда устаз сделает укол, от которого на лице Лябес расцветает улыбка.

А что скрывается за этой улыбкой, Зуле не интересно – это чужая жизнь. У Зулы есть своя – семеро детей. И особая гордость – старший, который работает таксистом в столице, а это для других жителей поселка – вещь недостижимая. Слава Аллаху и хозяину, ведь у Зулы давно есть эта работа – присматривать за девушками. Плохо, лишь когда они умирают. Тогда устаз ругается, угрожает Зуле за то, что недоглядела. Поэтому Зула всегда подмешивает в чай толченый корень хины. Тогда года три можно жить спокойно. А этих лет вполне достаточно, чтобы устаз был доволен прибылью, которая, по его словам, вдесятеро окупает затраты.

Для Зулы Лябес, хоть ее и назвали этим словом – «красотка», – из другого измерения. Неверная, чужая, все равно, что кошка. Хотя и кошка имеет свою душу. Кошку можно погладить. А эта – кусается и рычит.

По крайней мере так было в первые дни, когда она сидела в ошейнике, пока ей не начали делать эти уколы.

Но с тех пор Зула больше не решается протягивать к ней руку.

Сидя на нижнем этаже, она прилежно ставит палочки в тетрадь: фиксирует посетителей, тщательно складывает полученные динары в сундук и радуется, когда ее процент достигает пяти палочек: хотя Зула и не умеет считать, но с деньгами внимательна. Пять палочек в неделю означает, что в тетради «прихода» за неделю – полсотни посетителей. Через год снова соберется сумма на свадьбу средней дочери. В прошлом году выдала замуж старшую – не стыдно в глаза людям посмотреть: свадьбу гуляли две недели. В этом году – «другая Алла!» – свадьба продлится еще дольше.

Так рассуждает Зула, бросая куски мяса в котел.

После того как стихает голос муэдзина, поднимается на второй этаж – пора кормить Лябес. Входит в полумрак, присматривается к неподвижному телу, истекающему потом, касается его ногой и почти обжигает ступню об обнаженное плечо – тело горит, как раскаленная сковорода!

Зула в ужасе застывает. Потом наклоняется, прислушивается к дыханию – оно хриплое, прерывистое и тоже горячее, как пар.