Эдвард Брейтуэйт - Учителю — с любовью

Поднявшись в конце коридора на несколько ступенек, я оказался перед входом в учительскую. Дверь была открыта. Я увидел молодого человека, довольно крупного, бородатого, с бледным лицом.

Он сидел развалившись в кресле, сцепив на затылке пальцы рук. На нем были мешковатые брюки из серой фланели и здорово поношенный пиджак с кожаными заплатами на локтях и у запястий. Весь он был какой-то неопрятный, бордовая рубашка и желтый галстук с большим узлом ничуть дела не меняли. Он поднял голову, увидел меня и произнес:

— Так-так, еще один ягненок на заклание — или, лучше сказать, черная овца?

Он широко улыбнулся, довольный собственным остроумием, и показал мне пожелтевшие зубы — крупные и неровные.

Я всегда был человеком вспыльчивым, но с годами приобрел привычку сдерживаться — заставил себя. И сейчас посмотрел на него с готовностью и желанием не обижаться на шутку. Кажется, мне это удалось.

— Моя фамилия Брейтуэйт. Меня прислали к вам из отдела школ.

— Значит, вы новый учитель, — догадался он. — Надеюсь, вам с этими мерзавцами повезет больше, чем Хэкмену.

— Я думал, вы и есть Хэкмен — кто-то из ребят сказал мне, что он будет ждать их парламентера в учительской.

— Он ждал, секунд эдак десять, потом собрал манатки и был таков — Он ухмыльнулся. — Наверно, сейчас плачется в жилетку начальнику отдела школ.

— А что будет с его классом? — поинтересовался я.

В ответ он расхохотался:.

— Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться — этот класс достанется вам.

Пока я переваривал эту пугающую информацию, мой собеседник поднялся и вышел.

Некоторое время я стоял и смотрел на дверь. Все это никак не вязалось с моими представлениями о школе и слегка обескураживало. Но страшиться первых впечатлений и отступать я не собирался. Молодой человек, играющий в томную беспечность, его болтовня — скорее всего это просто поза. Наверно, при ближайшем знакомстве мое мнение о нем изменится. Будем надеяться.

Дверь открылась, и в комнату вошла высокая блондинка в хорошо подогнанном белом комбинезоне, который подчеркивал стройность ее фигуры. Лицо могло бы показаться заурядным, а тугой пучок волос на затылке — слишком строгим, но выручали серые глаза, большие и ясные, и красивой формы рот. Она улыбнулась и протянула мне руку:

— Здравствуйте! Вы новый учитель из отдела школ, да?

— Да, моя фамилия Брейтуэйт.

— А я — Дейл-Эванс, миссис Грейс Дейл-Эванс. Обязательно через дефис, он мне очень помогает, особенно когда в середине месяца я хочу произвести впечатление на своего бакалейщика. — Голос был низкий и приятный. — Со Стариком вы уже познакомились?

— С мистером Флорианом? Да, он предложил мне прогуляться по школе и поглядеть, что к чему.

— Детей вы уже видели?

— Мельком. По дороге сюда я забрел в класс мистера Хэкмена.

— Вон что! Ребята не сахар, это уж точно. Я веду у них домоводство, науку о домашнем хозяйстве. Науки тут, конечно, мало, стараюсь держаться с ними как раз по-домашнему.

Она разговаривала со мной, а сама в это время быстро собирала чашки, стоявшие на каминной полке, на полу, на подоконнике, и сносила их в маленькую раковину у дальней стены. Над раковиной висел «Эскот» — колонка для нагрева воды. Она принялась мыть чашки, и разговор продолжался под перезвон посуды.

— Некоторые учителя ничуть не лучше детей: где сидели, там и побросали свои чашки. Кстати, садитесь, пожалуйста.

Я сел и принялся наблюдать за тем, как ловко она орудует щеточкой для мытья, потом полотенцем.

— Преподаете давно?

— Не сказал бы. Собственно, это мое первое назначение.

— Ох-ох. — Она даже поморщилась. — К чему такой высокий слог? Мы называем это не назначением, а просто работой. — И она засмеялась, неспешно и мелодично, что, казалось, никак не соответствовало ее быстрой, энергичной речи.

— После армии?

— Да. Я служил в ВВС. Как вы догадались?

— Не знаю, что-то в вас есть такое. Обедать с нами останетесь?

— Еще не думал, но вели это принято, с удовольствием.

— Прекрасно. Если хотите, пока посидите здесь, в перемену познакомитесь с преподавателями. Вот-вот будет звонок. Еще увидимся. — Она вышла и тихонько прикрыла за собой дверь.

Я огляделся. Маленькая плохо прибранная комната, кругом — стопки книг. У одной стены — большой открытый шкаф, набитый спортинвентарем: футбольный и волейбольный мячи, сетка и ракетки для настольного тенниса, резиновые тапочки, боксерские перчатки, связки перепачканных спортивных брюк из хлопчатобумажной ткани. В холодном камине и вокруг него валялось множество окурков, на некоторых были следы губной помады. На другой стене — гирлянда из пальто, зонтиков, сумок. Семь или восемь кресел, два деревянных стула с высокой спинкой, большой стол посредине — вот и вся мебель. Воздух в учительской был какой-то затхлый — табачный дым смешался с запахом человеческих тел, — поэтому я встал и открыл два окна. Впереди я увидел разрушенную бомбами и выпотрошенную церковь, которая приткнулась среди заросших травой могильных плит и развалин. Ржавый железный забор отделял этот священный хаос от небольшого ухоженного парка с аккуратными цветочными клумбами, с множеством больших усыпанных листвой деревьев. Раньше этот парк принадлежал церкви — вдоль одной стены его тянулись ровные шеренги надгробных плит. Маленькие лужайки, клумбы, а под ними — чей-то давно преданный забвению прах. Между церковью и школой пролегала высокая кирпичная стена.