Анри Монтерлан - Благородный демон

Когда позднее вошел к ней, застал за картами. «Гадаете, женюсь ли?» Она покраснела. «Совсем нет. Раскладываю пасьянс». Предположим, это правда. Поймать ее на пасьянсе — для меня то же, как если бы она сама ласкала себя. Везти с собой карты! Это еще хуже, так мы дойдем и до кроссвордов.

Жизнь с «любимой» женщиной делает мужественным уже по одной необходимости прилаживаться к ней, следить за собой и за ней. Брызжущая любовь уступает место тому не менее благородному чувству, которое проявляется во внимании к собственным поступкам. Но когда только кажется, что «любишь» эту женщину, а на самом деле она лишь утомляет, подобные усилия изнурительны, особенно если не привык вообще к чему-либо принуждать себя.

Говорят, что жизнь вдвоем — это искусство. Несомненно. Состояние, когда нужно постоянное лекарство, чтобы забыться и защитить себя.

«Но и возле, тебя я обретаю одиночество».

Прекрасно, если все это так, спрашивается: зачем тогда вообще жизнь вдвоем?

Когда я долго не сжимаю ее в объятиях, она чахнет, вся сжимается, взгляд отсутствующий. Но как только это происходит, вижу преображенное лицо — это иссохший сад, куда впустили воду, или надолго оставленный пес. Она все время непроизвольно жмется ко мне, как ласкающаяся кошечка или резвящаяся собака. Помню того сиамского кота, которого я так любил, но ему настолько была нужна ласка, что он непрестанно кричал — тридцать душераздирающих мяуканий в минуту — если кто-нибудь не брал его к себе на колени. И тогда под гладящей рукой он умолкал. Но я не мог иметь особого слугу для выглаживания кота или какой-то специальный электрический аппарат… После нескольких сводящих с ума дней я кастрировал его. Уж не предвестие ли это для Соланж? Если мне нужно, чтобы она мурлыкала, значит, я должен непрерывно заниматься ею — ласка, нежное слово, «знак внимания» — ей нужно все время чувствовать «поддержку». Веселенькое занятие — быть кислородной подушкой! И, конечно, продолжать свою работу, постоянно обволакивая ее собой, достигать своих целей, утешая других, вот истинно мужское занятие. Но это опустошает.

Оставьте меня на гребне самого себя. Оставьте это полное согласие собственной природы и образа жизни. Не мешайте мне ходить по водам. К тому же, она горит не так ярко и не так быстро, как я. Она не из моего рода полубезумных, в чьем мире я только и чувствую себя абсолютно непринужденно. Я горю, она гасит меня. Я ступаю по воде, она хватает меня за руку, и я тону.

Лорд Байрон: «Зачастую легче умереть ради женщины, чем жить с нею».

Лорд Байрон в письме к X.: «Кажется, вы женились на красивой женщине. Хм… А не стали ли ваши вечера несколько томительнее?»

Мне не в чем обвинять ее, она безупречна. Я даже не против совместной жизни, будь то брак или любовная связь. Я только против жалости, которая заставляет изображать любовь к тому, кого на самом деле не любишь по-настоящему.

1 октября. — Ночь с нею, приятная. Но утром она печальна. Женщины, эти вечные Пенелопы, которые днем распускают то, что соткали ночью. Очевидно, она чувствует, что не приносит мне счастья. Я буквально разрываюсь, только бы она не страдала, но при этом мучаюсь сам, и она это тоже знает: неизбежное следствие любого дела, основанною на жалости. Может быть, она недовольна, что после этих двух первых дней, когда мы были так близки друг к другу, я так и не сказал ничего определенного? И понимает ли, что я сейчас точно в том же состоянии, как и в день отъезда? Эти странные слова: «Мама хочет, чтобы я непременно вышла замуж еще до весны. Вскоре нам нужно дать ответ одному молодому инженеру…» За этим последовал рассказ о том, что какой-то инженер просил ее руки. «Но вы никогда ничего о нем не говорили…» — «Я не хотела докучать вам».

Ну что ж! Пусть женится и освободит меня от нее. И в то же время это как-то действует — не на мое самолюбие, но на то чувство, которое у меня есть к ней. А потом я не очень и верю — существует ли этот инженер на самом деле? Если окажется, что все это выдумка, чтобы подтолкнуть меня (может быть, и при участии ее матери), я, пожалуй, уже никогда не захочу даже видеть ее. Я могу быть таким и этаким, но только не тем, кого можно подтолкнуть на что-то.

В пять часов, когда я пошел на прогулку, она попросила отправить ее письмо к матери. Молодой доктор Ф. рассказывал, как чуть ли не взламывал почтовый ящик в доме своей невесты, чтобы добыть адресованные ей письма. Когда я сказал ему: «Однако же вы и тип!», он ответил, смеясь: «Зато я все-таки человек с характером!» У меня в руках было это письмо, и я подумал: если бы мне захотелось изобразить из себя «человека с характером», как доктор Ф., может быть, вся ситуация сразу и окончательно прояснилась бы, и для меня наступило исцеление и освобождение. Достаточно прочесть: «Я сказала ему про этого мнимого инженера…», и в тот же вечер она уехала бы из Генуи, а мое будущее полностью просветлилось бы. Хотя и противно, но часто разум требует совершить подлый поступок. Когда я сбежал из Парижа, это было некрасиво и в то же время необходимо.