Елизавета Воронина - Олеся. Сожженные мечты

– Ведро возьми.

Цинковое ведро, которым вооружилась Олеся, оказалось с проржавевшим дном. Чтобы закрыть дыры, бабушка положила туда приблизительно подходящий по размеру жестяной круг – он когда-то был большой банкой из-под селедки иваси, часть древней этикетки чудом уцелела: вот же клеили люди в свое время…

На огороде ноги Олеси сразу утонули в мягкой от влаги земле. Ботинки не слезли только потому, что удерживались плотным носком. Опершись о лопату, девушка обреченно посмотрела по сторонам. На соседних огородах тоже появились люди, некоторые уже втыкали лопаты в грунт. Олеся беспомощно взглянула на бабушку.

– Ну?

– Давай, не стой, – поторопила та, уже поставив ноги на ширине плеч, ведро – рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Что делать надо?

– О Господи! Ну и дети пошли… Как вы жить будете, не дай Бог война? Гляди-ка!

Бабушка ловко воткнула лопату в землю, нажала ногой, поддела первый куст, вывернула, как выдергивают молочный зуб из дупла. Затем наклонилась и руками, даже не думая о том, что можно надеть перчатки, стала привычно выбирать картофелины, бросая их в ведро.

– Наука нехитрая. Не стой давай, – повторила бабушка.

Олеся, закусив губу, примерилась к холмику между ногами, из которого торчала влажная серая картофельная ботва, копнула лопатой. Когда вывернула урожай из земли, на лопате торчала разрезанная пополам картофелина.

– Что ж ты делаешь, Леська! Вредитель ты, жук колорадский, прости Господи! – воскликнула бабушка, и горе, смешанное с возмущением, звучали искренне. – Ты мне так всю картошку перерубишь! Куда я ее теперь? Осторожно надо!

– Я откуда знаю! – раздраженно выкрикнула Олеся.

– Так я тебе говорю же – прямо лопату не втыкай, не штык! Поддевай куст под низ, выворачивай его, выковыривай! Горе ты мое!

Сдержавшись, решив промолчать, девушка сделала шаг вперед, к следующему кусту.

– Э, а это кому оставила? Выбирай все! Резаную тоже бери, потом переберем!

Вздохнув, Олеся присела и так, в позе орла, принялась голыми руками выковыривать картофелины из влажной, неприятной на ощупь земли. Собрав все, до последнего корнеплода, она распрямилась. В спине что-то слегка хрустнуло. Бабушка к тому времени уже успела продвинуться вперед, притом что захватила сразу три ряда. Видимо, внучка должна была делать то же самое.

Часы того осеннего дня тянулись однообразной вереницей – но в то же время он запомнился Олесе надолго. Наверное, ей никогда уже не забыть остановившееся, как казалось тогда, время. Однообразие дня разорвал лишь обед, во время которого она, с трудом отмыв руки, без аппетита, скорее по требованию организма, ела фасолевый суп с черствым хлебом: больше бабушка сегодня ничего не готовила, не хотела тратить времени. После, выпив чаю, заваренного из пакетика, и поняв, что так экзекуцию все равно не прекратишь, а только растянешь, Олеся снова покорно отправилась на огород. То, что с заходом солнца им удалось успеть практически все, девушке показалось чудом. Правда, она все равно отстала от бабушки, и та, закончив свою часть работы, подключилась к ней, не уставая рассуждать о том, что скоро некому будет работать, а значит – нечего станет кушать.

К концу дня у Олеси в ботинках пересыпались комки подсохшей земли. Руки ныли, спину ломило и выкручивало, в голове образовалась полная пустота, способность даже к элементарному мышлению улетучилась. Испарилась, словно вода из чайника, под которым забыли выключить газ. Толком помыться у бабушки и без того было негде, а сейчас, когда все естество требовало если не горячей ванны, то хотя бы теплого душа, отсутствие канализации как никогда остро дало о себе знать. Правда, бабушка нагрела воды и даже полила Олесе из чайника над миской. А потом предложила пожарить на ужин картошки.

Сил отказаться у девушки уже не осталось. Зато она поймала себя на единственной ясной мысли, пришедшей в голову: больше она не станет есть картошку до конца своих дней.

…После огородного дебюта бегство в большой город, к прежней, пусть и опостылевшей некогда жизни стало лишь вопросом времени.

Свои восемнадцать Олеся Воловик решила отпраздновать с мамой. Как-никак, дата этапная, символическая, и девушке хотелось, чтобы в этот день самый близкий человек был рядом. О своем решении приехать в Киев она пожалела уже на следующее утро, когда мать умчалась на работу, оставив на раскладушке в кухне дочку – и Анатолия Борисовича, того самого своего перспективного кавалера, спящего в комнате на кровати.