Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

— Изыди, Асмодеус! Изыди, демон вожделения!

Кстати, я был не единственным человеком, кто приходил в «Таверну пиратов», чтобы вспомнить о доне Хуане. Мануэль превратил публичный дом в дом беседы. Красавицы там теперь утешают страждущих с помощью беседы. Я никогда не пользовался услугами этих женщин, но не вполне уверен в том, что они ограничиваются только разговорами и не распахивают объятий тем посетителям, которые страдают от одиночества. Мануэль тогда заявил, что отныне его таверна — самое приличное и законопослушное заведение во всем Аренале. Думаю, что его слова не так уж далеки от истины.

Тело моего хозяина никто не обнаружил. Долгое время я объяснял это тем, что инквизиторы боялись одного его имени и сделали все, чтобы уничтожить память о доне Хуане. Их опасения имели под собой серьезное основание. В течение многих недель печальные женщины, чьи лица были закрыты вуалями, проходили или приезжали в каретах, чтобы оставить цветы у входа в наше жилище. Кое-кто даже уверял, что своими глазами видел королевскую карету, которая ненадолго остановилась здесь по дороге в Мадрид. Однако трудно утверждать, чья именно рука показалась из-за шторки, чтобы бросить цветы, — рука камеристки или самой инфанты.

Долгое время ходили слухи, будто бы моего хозяина видели живым. Выяснилось, что «подобно Деве Марии» он являлся огромному числу людей и буквально во всех уголках нашего королевства, так что в его чудесное воскрешение трудно было не поверить. В связи с этими слухами в «Таверне пиратов» многие месяцы царило безудержное веселье. Для кого-то это был праздник, а для кого-то — бессонная вахта в ожидании его возможного появления. Играли гитары, толпа пела и танцевала. Даже я не раз присоединялся к поющим.

Мануэль и Серена переименовали свою таверну в честь моего хозяина. Я лично присутствовал при том, как они заменили старую потрескавшуюся вывеску на новую, выполненную из красного дерева. Золотыми буквами на ней значилось новое название: «Таверна „Сова“». Таким прозвищем наградили дона Хуана в те дни, когда он был грабителем.

Однако, несмотря на все ожидания, мой хозяин так и не вернулся. В том письме, которое он мне оставил, помимо всего прочего было его завещание. Треть своего золота он велел передать матери-настоятельнице Соледад, с тем чтобы монахини могли варить и раздавать беднякам бесплатную похлебку. Другая треть предназначалась для того, чтобы выкупить из рабства Фатиму и оплатить ей дорогу домой. Хозяин написал: «Эта женщина помогла мне освободиться от моих цепей, и я обязан сделать для нее то же самое».

Когда я пришел с этой просьбой к герцогине Кристине, она очень удивилась, но все же согласилась сделать все, как хотел ее старый друг. Она не взяла с меня много денег, потому что ее муж навсегда вернулся из Неаполя и в доме было достаточно других рабов и слуг.

Я никогда не забуду лица Фатимы после того, как она узнала о подарке моего хозяина. Слезы благодарности хлынули из ее глаз. Я отвез ее в порт и помог выйти из кареты. Поднимаясь на корабль, она ступала гордо и с большим достоинством, потому что чувствовала себя свободной женщиной. В этот момент я подумал, что видение, однажды посетившее моего хозяина, скоро станет реальностью. Через месяц эта женщина вернется домой, в Мозамбик, где она сможет обнять своего мужа и услышать радостный смех своих сыновей.

Это был последний день моей службы кучером. Оставшуюся часть золота дон Хуан завещал мне, «чтобы я мог подыскать себе ремесло и стать хозяином самому себе». На эти деньги я открыл книжный магазин и переплетную мастерскую, и это занятие по сей день приносит мне огромное удовольствие. За прошедшие годы я успел прочесть множество книг, но при этом, словно к Библии, все время возвращался к дневнику моего хозяина. Делая эти заметки, я старался подражать манере его письма, хотя, наверное, не слишком успешно.

Торгуя книгами, которые я подбирал на разные вкусы, я всегда был вынужден остерегаться представителей инквизиции и всегда помнил про их список запрещенных книг. После смерти епископа Игнасио де Эстрада жестокость правящей верхушки несколько смягчилась, по крайней мере, на какое-то время. Севилья снова стала чудом.

Теперь, когда я лежу на смертном одре, Мария ухаживает за мной и скрашивает последние дни моей жизни. Ее лицо, несмотря на морщинки, все так же красиво. Именно после того, как я прочел дневник моего хозяина, я набрался смелости и стал ухаживать за ней. Если бы не ободряющие слова моего хозяина, я бы никогда не набрался смелости предложить Марин свое робкое и беззащитное сердце.