Нацуо Кирино - Хроника жестокости

– Кэйко-тян! Что случилось?!

Я стояла у стола, по лицу текли слезы. Сасаки положила руку мне на плечо. В соседней комнате я увидела разъяренную мать, бросавшую на Миядзаку злобные взгляды. Она была готова ненавидеть любого, кто причинял боль ее дочери, независимо от положения. Сасаки встала на мою защиту:

– Миядзака-сан, я прошу вас прекратить. Кэйко-тян боится мужчин, даже отец старается к ней не приближаться. Бедная девочка!

Как-то неестественно Миядзака пошевелил протезом и начал извиняться:

– Прости меня, Кэйко-тян! Прости! – и, подхватив здоровой рукой портфель с документами, вышел из комнаты.

– О чем он тебя спрашивал? – поинтересовалась Сасаки, вытирая мне слезы бумажной салфеткой.

Я молчала, и мать, показывая всем видом, что ее ничто не остановит, тут же встряла между нами:

– Сасаки-сэнсэй, я прошу вас к нам больше не приходить. Вы же понимаете, что девочка вам не доверяет?!

Сасаки не знала, что сказать, а мать, заливаясь слезами, расходилась все сильнее:

– Я вам все скажу! Что может знать такая интеллигентная женщина? Чем это дело кончится? О Кэйко во всем свете никто, кроме меня, не думает. Подумаешь, прокурор! Фигура местного масштаба! А ведь Кэйко еще на суд потащат! Шоу из нее устроят!

Мать разозлилась на весь белый свет и никак не могла успокоиться. Гремя посудой, принялась готовить ужин, а я тем временем заглянула в ящик письменного стола. В глубине лежали слегка помятые тетрадные листы. Достав их, я со страхом рассматривала каракули, которые оставил на бумаге Кэндзи. Одна хирагана, значки кривые. «Я не умею иероглифы писать». Врун! Хитрый, лживый, непонятный. При мысли о его хитростях и уловках, включая предложение вместе вести дневник, я затряслась от злости. Порвать эти листки и выбросить! Но подумав хорошенько, я сунула их обратно и закрыла ящик на ключ. Тогда у меня не хватило смелости выбросить дневник. Если бы я хотела скорее все забыть – избавилась бы от него без колебаний. Однако в душе по-прежнему царило смятение. Забыть ту жизнь, отвергнуть ее? Этого я хочу? Нет. Я не могла избавиться от ощущения, что мне хочется вернуться обратно – в ту простую жизнь, которую вели мы с Кэндзи. Потому что окружавший меня тогда мир был прост и понятен, в нем не было враждебности.

В тот вечер мать легла в моей комнате. Как только она погасила светильник у изголовья, в окружившей нас темноте я дала волю фантазии. Комната вмиг преобразилась. Разлетевшаяся в пространстве цветочная пыльца наконец благополучно осела. Пыльца – это страхи, которые я испытала за год заточения, это мои желания, мое отчаяние, тревога и успокоение, все мои чувства и эмоции – скромные, не такие значительные, но в то же время не заслуживающие того, чтобы к ним относились свысока. Здесь же жили самые невероятные фантазии, которые рождались в воображении из-за унижения, преследовавшего меня с тех пор, как я оказалась на свободе, и людское сочувствие, давившее своей тяжестью. И еще – душная волглая атмосфера тревоги, которую испытывали за меня родители. Все это долго томилось в ожидании порыва ветра. Слова Миядзаки явились этим порывом и дали во мне ядовитые ростки. «Вы с Кэндзи случайно не подружились?» Меня переполняли мысли, которые никак не удавалось облечь в слова. Я накрылась одеялом и еле сдерживалась, чтобы не закричать.

Я стала питать и подращивать фантазии, только зародившиеся у меня в тот вечер. Благодаря им, как ни странно, удалось как-то вытерпеть последний год в начальной школе, год, от которого я не ждала ничего хорошего. Новые унижения и обиды создавали питательную почву для ночных грез, которые помогли мне устоять перед внешним миром.

Вот почему я с таким нетерпением дожидалась ночи. Я напоминала себе Кэндзи – такого разного днем и вечером. Днем вела себя как обыкновенная школьница, зато по ночам наступала свобода, и я переносилась в мир фантазий. Сомнительных, наполненных ядом и очень подробных для шестиклассницы.

Выйдя из цеха, «Митико Ота» заходит в свою комнату и облегченно вздыхает. Одиночество уже вошло в привычку. В цеху хозяин все время сердится, кричит, Ятабэ-сан ворчит, устраивает разные пакости. Цех маленький, работа опасная – везде стружка летает, впивается в ноги, руки в царапинах и ссадинах. В прошлом месяце на станке прищемило палец, чуть совсем не отрезало. Коли речь зашла о пальцах, у Ятабэ-сан на левом мизинце нет верхней фаланги. Хозяин перед ним тушуется, говорит, что Ятабэ-сан непутевый. «Митико Ота» не может понять, почему хозяин боится этого «непутевого».