Лора Мориарти - Компаньонка

– Жена умирайт. Инфлюэнца.

– Ужасно…

Кора слышала, что эпидемия особенно сильно выкосила Нью-Йорк. В Канзасе только в 1918 году умерло больше десяти тысяч человек – в том числе сестра Алана и ее муж, которые жили в Лоуренсе. На похоронах все, кроме священника, были в бумажных масках, и Алан, несмотря на свое горе, наорал на Говарда, который вздумал ее снять после службы. Возвращаясь домой, они даже в трамвай зайти побоялись, и перепуганная Кора несколько месяцев не пускала мальчиков в школу.

– Хорошо, что вы выжили, – сказала Кора. – Ваша дочь не одна. – Она не знала, что сказать. – А вы… сами не заболели?

– Я был не стесь. – Он поскреб рыжую щетину на подбородке. – Меня не было фсю фойну и потом. Я был в Джорджии. Форт-Оглторп. Интернировайт.

– Интернировали? – поморщилась Кора. – То есть… посадили в тюрьму?

– Йа, примерно оно самое. Только когда в тюрьму, приковор выносит суд.

Кора слегка отпрянула:

– А что вы такое сделали?

– Наопорот, кой-что не сделайт. – Он выдержал ее взгляд. – Не встал на колено по приказу орафы сволотшей. Не стал для их утовольствия тцеловать флаг. И оказайт шпионом. Нас, шпионов, нахватали тысятши тшетыре. Правда, мы не знайт, что шпионы, пока нам не сказайт.

Кора молчала. Может, он врет. Может, и правда шпионил. Или тайно посылал деньги в Германию, как некоторые иммигранты, если верить слухам. Может, он заслужил отправку в Джорджию. А может, и не заслужил. В начале войны толпа в Уичите чуть не растерзала иностранца, продававшего попкорн с тележки на Даглас-авеню. Алан случайно увидел, шел по улице, и сказал потом, что это был самый жуткий момент в его жизни: куча народу вопит на этого бедолагу, а тот стоит на коленях и просит пощады: мол, облигацию военного займа он куда-то затерял, а флаг на тележке не висит, потому что его порвали и он не смог зашить. Наконец прибыли полицейские и торговца спасли. Потом Кора с Аланом узнали, что несчастный был даже не немец, а польский еврей.

– Ваша жена умерла без вас?

– Йа. Я не знайт. Нам редко передавайт письма. Мне не пришло. – Он пожал плечами: – А что тут сделайт? Везде колючая профолока, на вышках люти с пулеметами. – Он пальцем медленно нарисовал круг в воздухе. – Когда фыпустили, фернулся, соседи сказайт, где Андреа и что дотшь в приюте. Три месятца искал и нашел тут. – Он взял бутылку, снова отставил. – Но мне ее не отдали. Пивной садик мой накрылся. Денег нет. Как рапотать и за дотшерью смотреть? Сказал сестрам, что умею все тшинить, они пожалели и наняли. Хоть с дотшерью видимся кажтый тень, и я знайт, что она под присмотром. – Он потер подбородок. – Ей скоро шесть.

Кора опустила глаза.

– Вы, наверное, злитесь, что вас выслали, – негромко сказала она.

Он устало фыркнул.

– Найн. Вы правильно сказайт – повезло, что жив. Если думайт и думайт, что, если бы фсе было по-друкому, рехнуться можно. – Он пожал плечами. – А может, это удатша. В Оглторпе тоже много народу полегло, трупы выносили кажтую нотшь. Но, по-моему, в Куинсе, на нашей улице, в нашем доме было плохее. Если б меня не интернировайт, я остался бы с ней, но тоже заболевайт и умирайт. И что бы тогда с дотшерью? Круглая сирота, а так сирота пополам. – Он посмотрел Коре в глаза. – Ее бы уже по шелезной дороге отправили.

Кора помолчала. Так трудно поверить, что до сих пор отправляются эти поезда, что другие дети до сих пор, вот прямо сейчас, уезжают на запад в неизвестность, к большому счастью или большой беде.

– Верно, – наконец сказала она. – Неизвестно, как оно могло бы сложиться.

– Фы об этом тоже подумайт. – Он навалился на столик, и тот скрипнул. – Что делайт будете? Написать шенщине, которая знала фашу мать?

– Да, – ответила Кора. – Она писала из Хаверхилла, Массачусетс. Может быть, она все еще там.

Ей казалось, что бестактно теперь говорить о своей удаче. Но немец смотрел на нее внимательно. Очень внимательно.

– Вы знаете что-нибудь о миссии Флоренс Найт?

Он покачал головой.

– Она на Бликер-стрит, не слышали?

– Это в Виллидж. Неталеко.

– В документах сказано, что я оттуда. Надо сходить, посмотреть, что там. – Может, ничего там и нет, подумала Кора. Схожу завтра, как только отправлю Луизу на занятия.

– Йа, сходить. Не зря же из Кансаса ехайт.

Кора улыбнулась. Запомнил. Посмотрела на его руки: их бы явно не помешало смазать кремом. На больших пальцах мозоли.

– Я стшитайт, зря монахини прятайт от фас бумаги, – сказал он. – Потому фас и впустил. Но фы понимайт, они не по злобе и не с потлости. У них ресоны, – он развел руками. – Котовьтесь ко всему, я фот о чем.