Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Простите, что заставила вас ждать, – извинилась Аурика Георгиевна и встала рядом с мужем. – Говори, Миша.

Это «говори, Миша» царапнуло по сердцу всех, кто давно знал великолепную Аурику: и детей, и верную спутницу Полину, и немногочисленных друзей семьи, и чудом сохранившихся соседей еще по Спиридоньевскому переулку. Стало понятно, что Аурика Одобеску абсолютно не в себе, раз с легкостью передает слово супругу, которого в присутствии третьих лиц никогда не называла иначе, чем «Коротич».

«Говорить не может», – пронеслось в голове у Алечки, и она тут же потребовала у мужа передать ей сумку, чтобы проверить, что взято из седативных средств. Этого добра было предостаточно, Альбина успокоилась, но только на минуту.

– Говорить не могу, – вдруг призналась Аурика Георгиевна и закрыла рукой начавший кривиться рот: лицо ее разом сморщилось.

Михаил Кондратьевич, напуганный реакцией жены, начал суетиться и уговаривать ее присесть, но Аурика стояла и тупо смотрела на портрет Георгия Константиновича, пытаясь в нем разглядеть нечто, чего раньше не замечала. Очень быстро изображение барона Одобеску поплыло и совсем разъехалось, превратившись в черно-белую расплывчатую кляксу…

– Мама, – около нее оказалась Альбина и попыталась усадить Аурику на стул. – Присядь, пожалуйста. Давайте помянем дедушку. Пусть папа скажет. Или Наташа. Присядь-присядь.

Передав бразды правления в руки отца и старшей сестры, Алечка тут же пожалела об этом, потому что увидела, что ни отец, ни сестра тоже не в состоянии произнести ни одного слова. Похоже, только сейчас до них начала доходить мучительная необратимость потери, с которой они так и не могли справиться, хотя все три отведенных ритуальной традицией дня стойко держались и даже пытались руководить процессом. Альбина растерянно посмотрела на мужа, на молча сглатывавшую слезы Ирину, на всхлипывающую Валечку и почувствовала, что сейчас автоматически присоединится к неожиданно обострившемуся горю, отобравшему у здесь присутствующих дар речи.

Помог Федор, терпеливо ожидавший команды помянуть покойного. Оправив свою лоснящуюся телогрейку и стянув с головы шапку, он зычным голосом произнес:

– Давайте помянем покойного (взял паузу, потому что далее должно было следовать имя, а оно ему было неизвестно)…

– Георгия Константиновича, – подсказала ему сухонькая Полина и первая подняла граненый стакан, наполовину заполненный водкой.

– Георгия Константиновича, – с достоинством повторил брат Федор и без всякой спешки медленно и членораздельно произнес: – Пусть земля ему будет пухом. Хороший, видимо, человек был, никак отпустить не можете. Царствие ему небесное, – завершил он речь и стоя выпил.

– Закусите, – прошептала сидящая рядом с ним Полина и протянула мужику блин, намазанный медом.

– Спаси Господь, – поблагодарил Федор и поинтересовался: – Тоже дочка?

Полина отрицательно покачала головой, но объяснять ничего не стала. Поминальный обед прошел в полном молчании, как будто проводился в обществе глухонемых. Тактично помалкивал и словоохотливый Федор, не забывавший пополнять свой стакан из рядом стоящих, но никем не тронутых стаканов, потому что поставлены были про запас: вдруг не хватит. Еда была на редкость невкусной, с чем никак не могла смириться Полина, поэтому-то поклялась на девять дней приготовить все сама, как положено. «В рот не взять!» – жаловалась она увлекшемуся поминовением Георгия Константиновича Одобеску соседу, на что тот с пониманием всякий раз произносил: «И не говори, мать», – и, крякнув, рукой вытирал жирные от блинов губы.

Сидели долго. До того момента, пока заведующая кафе не подошла к Аурике Георгиевне и вежливо не намекнула на то, что пора и честь знать. «Не свадьба все-таки», – переговаривались за стеной пищеблока официантки, периодически выглядывавшие в обеденный зал.

– Конечно-конечно, – засуетилась Аурика и поблагодарила заведующую за обслуживание. Та хотела было ответить традиционным «приходите еще», но вовремя осеклась. Оглядев оставшиеся на столе поминальные пироги, заведующая на всякий случай поинтересовалась:

– Забирать будете?

Аурика Георгиевна хотела сказать, что нет, но приметив следящего за ней глазами с другого конца стола Федора, попросила завернуть остатки в бумагу и отдать «во-о-он тому мужику».

– Счас сделаем, – с готовностью пообещала заведующая и прокричала столпившимся у входа в пищеблок официанткам: – Девочки, пироги гостям заверните.