Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Мама, – окликнула ее дочь. – Посмотри: как раз.

– Ну-ка, – мать вставила палец между задником и пяткой, – посмотрим. Почти впору.! Полсантиметра – не больше. Слушай, это какой же у тебя размер-то? – поразилась Аурика произошедшим в дочери переменам.

– Тридцать семь с половиной, – со знанием дела сообщила девочка и уселась на банкетку рядом с матерью, вытянув ноги так, чтобы оказалась видна вся ослепительная красота лаковой обуви.

– И у меня тридцать семь с половиной, – поделилась Аурика. – Просто стопа широкая, поэтому беру тридцать восьмой. А иногда и вообще – тридцать девятый.

Наташа пожала плечами, она не могла вступить в дискуссию, потому что была лишена возможности обсуждать с матерью все эти девичьи моменты. Как-то так повелось: обычно одежду ей покупал дедушка, причем не в магазине. Почему-то почти всегда вещи располагались у Одобеску на диване, и они несколько отличались от того, что она видела в детском мире, когда вместе с отцом ездила за канцелярскими принадлежностями к школе. Примерно об этом же подумала и ее мать, вспоминая, с какой тщательностью отец отбирал для нее красивые вещи, никогда не утруждая ее хождениями по магазинам. «У меня даже тапочки – и те были ручной работы! – поразилась Аурика. – И все наряды покупал папа. И если мне что-то не нравилось, никогда не настаивал – просто в шкафу висело, а потом куда-то исчезало. Наверное, Глаша относила в комиссионку».

– Наташка, – полушепотом окликнула она дочь. – А скажи честно, тебе дед разрезает шоколадную конфету на восемь кусков?

– Разрезает, – прошептала девочка и наконец-т о согнула ноги в коленях.

– А хлеб с маслом разрезает?

– Разрезает.

– А камушки свои показывает?

– Показывает, – призналась Наташа, хотя не имела на то морального права: дед объявил, что это секрет.

– А как он тебя называет, когда ты у него дома?

– Золотинка. – Девочка пару секунд подумала, а потом добавила: – И еще Золотко. И Медной горы хозяйка. И девочка моя дорогая. И иногда – Наталья Михайловна.

– А папа?

– И папа – Наталья Михайловна, но это когда сердится. А так – Наташа или Наташенька. И еще про тебя все время рассказывает.

– Про меня?! – поразилась Аурика.

– Про тебя, – выдала Наташка очередной секрет. – И папа, и Ге.

Взволнованная Аурика Георгиевна хотела было поинтересоваться, что именно, но не решилась и переформулировала вопрос:

– И что, тебе интересно?!

Наташка дрогнула ресницами и, не поворачивая головы в сторону матери, подтвердила:

– Интересно.

– А почему у меня не спросишь?

Девочка не торопилась с ответом, и по тому, как аккуратно она сняла с ноги сначала одну туфлю, потом – другой, Аурика догадалась – не может.

– Я разрешаю тебе спрашивать меня обо всем, что захочешь, – мать выдала дочери карт-бланш. – Если интересно, конечно.

– Мне интересно, – выдавила из себя девочка, а Аурика в это мгновение буквально впилась в дочь глазами, пытаясь понять: искренне та говорит или нет. – Но просто ты никогда не дослушиваешь до конца.

– Я-а-а?! – опешила женщина, но тут же справилась с нахлынувшими эмоциями и поменяла интонацию: – Я не замечала.

– И сразу кричишь, когда с первого раза тебе что-то непонятно.

– Мне просто не нравится ощущать себя дурой, – Аурика была сегодня не похожа сама на себя.

– Мне тоже не нравится. Но ведь ты меня еще и обзываешь.

– Я-а-а?

– Ты. И даже не замечаешь. Обзовешь – как будто так и надо.

Аурика действительно с ходу не могла сообразить, в чем ее упрекает девочка. Она была готова согласиться с предыдущими замечаниями, но обвинение в том, что она незаметно для себя обзывает собственную дочь, выбило ее из колеи:

– Скажи, как?! – потребовала она.

– Неповоротливым тюленем, тупицей и бестолочью.

При слове «бестолочь» Наташка потупилась, не зная, чего в этот момент ожидать от матери.

– Я н-н-не помню такого, – отказалась от своих слов Аурика и покраснела. Впервые за столько лет ей стало неловко при мысли о том, что она – взрослая женщина, мать четырех детей, кандидат исторических наук – так и не избавилась от своей детской привычки с легкостью награждать окружающих обидными прозвищами. А порой и того хуже: переходить к нелицеприятной брани в адрес тех, кто осмелился оказать ей сопротивление. Когда-то Аурика гордилась своей, как она считала, уникальной способностью «за словом в карман не лезть», а сейчас ей было страшно посмотреть в глаза собственной дочери.