Гурам Дочанашвили - Только один человек

— Что тут у вас происходит? За что тебе платит деньги империя?! Сейчас же прикажи всем вот этим играть, не то... Железные каламаны надену, возьму в руку железный посох, и я не я буду, если не доберусь до самого губернатора, порукой в том моя борода и мои усы... За кого вы меня принимаете! Я никому не позволю себя дурачить! Ну как, начинаете или нет, я тебя спрашиваю, Кутубидзе ты там или Мутубидзе?!

— Начинаем, начинаем, а что же еще, разумеется, начинаем, — прохрипел Шашиа. — Давайте там! Начинайте немедленно!

— Довольно, это уже не шутки, — начал Ефрем Глонти. — Вско­ре весь город заговорит о моей дочери и о бароне. Моему дому гро­зит бесчестье.

— То-то! — выкрикнул сверху Малхаз.

— Дойдет до президента и... — уныло бубнил Ефрем Глонти. — Одним словом, больше я этого дворянчика сюда не пускаю.

— Ты не заманивал его к себе в дом, не навязывал ему свою дочку, — промямлила безо всякого выражения Верико Тирошвили.

— Мне надо было как следует пробрать дочку, — вяло продол­жил Ефрем Глонти. — Мне надо было хорошенько намылить шею майору, а не то все выложить его превосходительству папеньке.

— Ну, тогда я пошел, — сказал Шашиа, — я вам больше не нужен. А вы подойдете потом. Ничего, что немного опоздаете, — свадьба до утра.

— Не мешайте нам, если можно, кто бы там ни был!

— Ухожу, сударь, ухожу.

— ...Где только эти барчуки не таскаются, черт знает чем только не лакомятся! — продолжал монотонно Ефрем Глонти. — Так что же удивительного, что такого сладкоежку вдруг потянуло на све­женький огурчик...

— Там будут янтарные куры под чесночной подливкой! — вне­запно выкрикнул в сторону Малхаза гофмаршал фон Кальб.

— Стой-стой! Этого в тексте нет!

— Нет, но... А сациви из индейки — одно объедение! — восклик­нул Фердинанд.

— А сдобренный аджикой жареный поросенок!— проревел президент фон Вальтер.

— С чего это ты взялся на сцене, тебя же нет в этом действии!!! — еще громче рявкнул Малхаз. — Все лишние сейчас же оставьте сцену и продолжайте спектакль. Каждый выйдет в свое время.

— ...Чего еще можно ждать от такого повесы? — продолжал приунывший Ефрем Глонти. — Девочка красивая, статная, ножки у нее стройные. На чердаке у нее может быть все что угодно,— на этот счет с женского пола спрос не велик, только бы вас господь первым этажом не обидел. Стоит такому волоките высмотреть ножки — гото­во дело!.. И... и я барона не виню. Все мы люди, все мы человеки. По себе знаю.

— Ты бы посмотрел, какие прекрасные записки пишет твоей доч­ке его милость! — блеклым голосом проговорила Верико Тирошвили.

— На языке одно, а на душе другое. Кто на тело заглядывается, тот всегда о душе толкует... Нанизанная на ореховый прут жареная форель!

— А форель где достали? — поинтересовался Малхаз с галерки.

— Уряднику Кавеладзе поручили выловить в речке!.. А знаешь, что там есть еще?

— Нет.

— Отварная свинина в холодном виде!

— А пережаренные с луком поросячьи потроха!

— Цыплята-табака с розовой хрустящей корочкой! Роскошь!

— Горячие, прямо с огня, бараньи шашлыки, мой милый!

— Ничего я не знаю! Продолжайте представление, а не то...

Урядник Кавеладзе застрял в дверях, растерянно уставившись на сцену, — там явно происходило что-то не то.

— В печку все эти пакостные писания! — нехотя вернулся к своей роли обескураженный Ефрем Глонти. — Девчонка наберется бог знает чего, кровь у нее забурлит, как от шпанской мушки, и прощай тогда... В печку, тебе говорят!

— Купати по-харалетски, насквозь проперченные...

— И хачапури стынут, дорогой Малхаз!

— А что там за толма [10] Толма — род голубцов, завернутых в виноградные листья. — во рту тает!

— А кислая капуста, такая проперченная — один огонь!

— И хрупкие молодые огурчики, которые едят неочищенными!

— Не огурчики, а вас надо как следует очистить! Опять вылез на сцену, да? Что, не терпится? Сейчас же марш за кулисы!

— Что, кроме меня, никого лишнего не увидел? — с укором спросил гофмаршал фон Кальб. — Если на то пошло, что надо леди Мильфорд посреди сцены?

— Извольте и вы уйти, сударыня... Хороша же ваша сцени­ческая культура, нечего сказать. Все, все лишние извольте убраться за кулисы. Ну, давай дальше, Ефрем!

— А еще про поросячью голову забыли! Эээ... да-а... Тут-то собака и зарыта, — вновь вернулся к роли Миллер. — Если президент — достойный отец, он еще будет мне благодарен. Почисти-ка мне мой красный бархатный кафтан, пойду попрошу его превосходительство, чтобы он меня принял... А ты откажись от своего проклятого кофе и от нюхательного табаку — вот тебе к не нужно будет торговать красотой твоей дочери.