Барбара Гауди - Наваждение

Тут Рон сообразил, что эта эпопея длится всего двадцать шесть часов. Через несколько дней напряжение спадет, все они расслабятся, и Рэчел сможет гораздо лучше понять, какой была та жизнь, которой она жила раньше. Сейчас он был ее врагом. Она его сейчас ненавидела. При мысли об этом глаза его наполнились слезами, у него снова чуть не случился нервный срыв. Но тут он вспомнил, как держал в руках ее ножку, и от этого ему немного полегчало. Только вниз все равно надо было спуститься.

— Нэнси, — шепотом позвал он.

Молчание.

— Ты спишь?

Рон встал и вышел из комнаты. В кухне дышать было спокойнее. Несмотря на слова Нэнси, он очень сомневался в том, что Рэчел что-то слышит через звукоизолирующую прокладку из стеклоткани толщиной в три с половиной дюйма. А если и слышит, тихий скрип половиц — не тот звук, который может разбудить спящего ребенка.

Он на ощупь прошел в мастерскую и включил свет. Полотенце лежало под прилавком. Он взял его, вытер лицо и грудь. Внизу было гораздо прохладнее. Он бросил взгляд в сторону двери в подвал. Не замерзнет она там? Надо бы проверить…

Он взял ключ, прошел несколько шагов, потом остановился, пораженный легкостью, с какой ему почти удалось себя уговорить спуститься к ней.

И все же… А что, если с ней что-то случилось? Ведь она, кажется, стонет во сне…

Рон открыл дверь и вышел на площадку, а потом и сам не понял, как спустился с лестницы. Вспомнив о Таше, он решил, что ему повезло: если бы он ее разбудил, та своим лаем всех бы здесь подняла.

Он приложил ухо к двери. Ничего не слышно. Все в порядке, решил он, испытав разочарование, ведь заходить в комнату теперь не было нужды.

Рон сел на нижнюю ступеньку. Она здесь, рядом, меньше чем в десяти футах от него. На ней розовая ночная рубашка, которую купила Нэнси…

Он встал. Снова сел. Принялся раскачиваться из стороны в сторону, как будто только эти движения могли определить, оставаться ему здесь или войти. И тем не менее, даже смирившись с ощущением сознательного отказа от ответственности, он знал, что сможет себя побороть, и когда это произойдет, когда он перестанет раскачиваться, он будто пройдет сквозь огонь. Вот почему мне надо быть здесь, сказал он себе. Чтобы проверить свою любовь.

— Эй!

Рон резко обернулся. Наверху стояла Нэнси и отчаянно жестикулировала, требуя подняться. Он встал на ноги. Ощущение радости испарилось. Почему он раньше не отправил Нэнси домой? Теперь и вспомнить было трудно. Он забыл уже и ту причину, по которой так настойчиво приглашал ее сюда переехать.

Он зашел в мастерскую и затворил за собой дверь. На Нэнси он даже не смотрел, и когда получил первый удар по ребрам, ему показалось, что в него стреляли — снайпер какой-то через окно. Одной рукой он схватился за прилавок, а другую вытянул, пытаясь защититься против теперь вполне очевидных ее ударов — жестких, резких, бивших по телу, как камни влет.

— Эй! — сказал он. — Эй! — Рон старался говорить тихо.

В конце концов он схватил ее за руки. Какое-то время они пристально смотрели друг другу в глаза. Ее взгляд был полон гнева.

— Ты же обещал не спускаться вниз! — прошипела она.

— Ничего я тебе не обещал.

Ее напряжение спало, он отпустил ее запястья. Он подумал, что Нэнси теряет сознание, но она только припала на одну ногу.

— Я беспокоился о девочке, — сказал он. — Мы с ней вообще еще вместе не были, а вы вдвоем там часами сидите. А я? Кругом-бегом минут десять?

— Ну и что с того?

— Я хотел… посмотреть, как она там.

На него вдруг накатила такая волна усталости, что пришлось сесть на табуретку.

— Это из-за тебя она описалась, — сказала Нэнси. — Она от тебя пыталась там укрыться.

У нее так грозно сжались кулаки, что он напрягся, приготовившись к новым побоям. Где, интересно, она научилась так сильно бить?

— Неужели ты понять этого не можешь? — спросила она.

— Нет, — признался он.

— Потому что ты никогда ничего и никого не боялся. Никого, кто бы шел к тебе…

Ее голос сорвался, и неожиданно Рону стало ее жалко.

— Нэнси, — проговорил он, — ты же знаешь, я никогда ее не обижу.

— Но она об этом не знает.

— О господи…

Он вышел из-за прилавка и обнял ее. Нэнси прижалась головой к его груди.

В кровати он ее обнимал, пока она не уснула, потом повернулся на другой бок и бросил взгляд на фотографию, стоявшую на тумбочке. Света было достаточно, чтобы разглядеть рамку и трещину в стекле. Представить образ на снимке ему было не сложно — ведь сегодня прошло двадцать шесть лет со дня маминой смерти. Слегка напористая манера держаться, упрямый подбородок, костлявые колени… Уже очень давно девочка на фотографии стала для него совсем не той, кем была на самом деле.