Юрий Вяземский - Если столкнешься с собой... (сборник)

Я не стал возражать Дмитрию Андреевичу. Наблюдать подобные семейки мне, слава богу, не приходилось, но что случается такое – я знал, конечно.

– Ну и что вы с ним сделали? – спросил я у Мезенцева.

– Заметьте, никто не мешал ему зверствовать, – задумчиво продолжал Дмитрий Андреевич, не отвечая на мой вопрос. – Безнаказанность его была почти полной, а совесть если и мучила, то, надо полагать, недолго и легко уступала страсти к запою. Милиция тоже бездействовала. Во-первых, никто не обращался к ней за помощью, а во-вторых, этот человек имел свойство, напившись до умопомрачения, при этом не только не терять координации движений, но и выглядеть почти трезвым. Насколько нам было известно, он ни разу не затеял драки вне дома – ни в пивной, ни на улице, точно берег свою злость, все скотство свое копил и нес в дом, в семью.

Мезенцев замолчал.

– Ну и как же вы его… покарали? – повторил я свой вопрос.

Дмитрий Андреевич перевел на меня задумчивый взгляд.

– Мы заставили его убить собственную дочь, – сказал он просто.

– Что?! – Я не поверил своим ушам.

– Да-да, мы сделали так, что он убил свою дочь, – тем же невыразительным тоном повторил Мезенцев.

– Вы… вы шутите, конечно?

– Ничего себе шуточки! – зловеще произнес Дмитрий Андреевич, прижав к груди подбородок, оскалив зубы и глядя на меня исподлобья. – Вы, очевидно, не представляете себе, какой сокрушающей силы было наше воздействие! Да, это было жестоко, даже очень жестоко… Но понимаете, молодой человек! – вдруг вдохновенно воскликнул Мезенцев. – Таких интеллектуалов-алкоголиков ведь никто не в состоянии вылечить, ни один диспансер, ни один профилакторий! Их можно лечить десятилетиями и все равно никогда не вылечишь до конца. А мы вылечили его за пятнадцать минут! В тот же день он сам пошел, побежал со всех ног к наркологам и чуть ли не на коленях умолял их тотчас же положить его на лечение! Ему и лечиться уже было не надо! Он уже был здоров после пятнадцатиминутной терапии, которую мы ему устроили!

– Простите, я не совсем понимаю… – признался я, а Мезенцев продолжал с тем же воодушевлением, торжествующе на меня глядя:

– Когда мы ворвались к нему в квартиру, он бегал за женой с медным пестиком. Мы его, понятно, тут же обезоружили и скрутили. А его жена, увидев нас, – заметьте, совершенно незнакомых ей людей! – вдруг закричала с отчаянием и какой-то надрывной радостью: «Убейте его! Я вас умоляю, убейте эту гадину! Я больше не могу! Убейте его!» Мы выволокли его на лестничную клетку, а она все еще продолжала кричать и требовать, чтобы его убили… Разумеется, мы не последовали ее совету, а поступили с ним в соответствии с заранее разработанным планом: вытащили из подъезда и отвели в один из соседних домов, в заранее подготовленный Томом подвал, где связали и заперли до утра. Рано утром, часов эдак в шесть или в пять, мы вернулись. Том со Стасом сели за стол, а мы с Зелинским развязали нашу жертву, вылили на него ведро воды и подняли на ноги. Он проснулся еще тогда, когда мы его развязывали, а после холодного обливания тут же протрезвел. Он ничего не понимал в происходящем и, кроме того, что напился накануне, ничего не помнил… Тогда мы молча толкнули его к столу, и Том показал ему пестик… Операция была разработана мастерски! Я уже говорил вам, что Том обладал удивительно расчетливой фантазией, к тому же непонятным образом умел обделывать дела. Взять хотя бы подвал, в котором все происходило. Это была какая-то то ли мастерская, то ли кладовая – с голыми стенами, крашенными масляной краской, полуржавыми решетками на окнах. Как он ее откопал, тем более поблизости?! И сумел соответствующим образом декорировать, убрав ненужное барахло во вторую комнату, а в первой оставив лишь стол и несколько стульев. И все это проделал в одиночку! Нам было лишь поручено следить за каждым шагом «преступника», чтобы «взять с поличным»… И так до последней мелочи! Он даже пестик вымазал настоящей кровью. Разрезал ножом руку… А как мастерски провел он кульминацию! До сих пор помню его препарирующий взгляд и глухой голос: «Ну что, допился, подонок?» Мне самому стало жутко, а пьяница отшатнулся от стола, повернулся к нам с Зиленским и прошептал всего одно слово: «Кого?» Я не ожидал от него такой быстрой реакции и даже вопроса не понял, но Том не растерялся и выдержал мизансцену. «Да ладно бы жену! В конце концов она сама виновата, что жила с таким… Но ребенок-то в чем виноват?!» – произнес Том тем же голосом и с тем же взглядом. Пьяница глотнул слюну с таким трудом, что мне показалось – у него разорвется горло. К Тому он не решался повернуться, шарил обезумевшим взглядом по нашим с Зиленским лицам и шептал: «Нет… не может быть… неужели… нет… я не мог… Сильно я ее?» И тут последовала завершающая Томова реплика, последний удар. «Да насмерть, миленький мой! Насмерть! Понимаешь ты?» – вдруг с тоской и отчаянием выкрикнул Том; даже не выкрикнул, а простонал… Понимаете, этот «миленький мой» и эта сострадающая тоска в голосе Тома были в тысячу раз более убедительны, чем все там, я не знаю, решетки на окнах, масляные стены и окровавленные пестики. «Миленький мой» – вот что заставило этого человека убить свою дочь – в своем воображении, разумеется, – заставило тут же поверить, что это случилось и что случившееся непоправимо. Даже я в первый момент поверил и содрогнулся!