Армандо Салинас - За годом год

Внезапно женщина все поняла.

— Его убили! Его убили! — закричала она.

Это был крик, вопль всего народа — женщин, мужчин, детей, — громкий и неудержимый.

Мать расстрелянного упала в обморок. Рухнула как подкошенная. Несколько женщин унесли ее на руках. Дети, перепуганные криком и смятением взрослых, жались к материнским юбкам, стараясь спрятаться.

— Какой хороший был парень. Его убили только за убеждения, никогда никому не сделал зла.

— Из дома выволокли живым, а теперь отправили на съедение червям.

— Замолчите! Замолчите! Криками тут не поможешь.

— Если сейчас же не замолчите, никаких свиданий не будет, — пригрозил женщинам тюремщик в хаки.

Родственники заключенных прошли в зал для свиданий с арестованными. Все стараются занять место поближе к решетке, обтянутой еще частой металлической сеткой. Нечем дышать. Пальцы стискивают проволочные ячейки, лица прижались к решетке, глаза впились в дверь, через которую должны выйти заключенные. Раздаются гулкие шаги надзирателя.

И вдруг неудержимый всплеск криков. На первый взгляд бессмысленных, непонятных. Каждый старается перекричать соседа.

— Да ты потолстел!

— Я принесла тебе яиц и немного хлеба!

— Табак! Ты слышишь? Та-бак!

— Дочка здорова, а сынок чуть прихворнул. Я оставила его у твоей сестры.

— Что ты сказала?

— Дочка здорова!

— А ты?

— Я хорошо!

— Хорошо?

— Хорошо!

— Все здоровы!

— Я нашла работу!

— Где?

— На заводе.

— Товарищи шлют тебе привет! Собрали денег на мою поездку и на передачу для тебя!

— Передай им привет!

— Как твоя учеба, Антон?!

— Математику сдал.

— У тебя есть невеста?

— Иногда гуляю с одной девушкой.

— Я говорила с адвокатом. Подадим на пересмотр дела.

— А как идут дела на воле?

Гулко раздавались шаги надзирателя. Молодые мужчина и женщина смотрели не отрываясь друг на друга, не произнося ни слова. И вдруг он, схватившись за решетку, закричал:

— Мария! Мария! Как только выйду, поженимся!

— Я будто не в себе, столько собиралась тебе сказать, а сейчас не могу и слова выдавить. Пять месяцев ждала этой встречи, все помнила, что надо сказать, а теперь вдруг забыла…

Маленькие дети то возились, играя на полу, то вдруг замирали, прижавшись к решетке.

— Не плачь, Хуанито. Смотри, вот это твой папа. Позови его.

— Папочка! Папочка!

И отец, взрослый мужчина, плакал, стискивая железную решетку.

— Скажи еще что-нибудь, сынок, скажи!

На улице, у ворот тюрьмы, воздух был пропитан светом и вздохами.

Точно изваяние, высилась посреди улицы фигура матери расстрелянного. Снова раздался ее крик, безутешный и хриплый. Две женщины держали ее под руки.

— Он был у меня единственный! Единственный! Они убили его! Но лучше пусть он умер героем, чем стал бы предателем!

Хоакин с Антоном, когда подошла их очередь, проголосовали против.

Рамиро де ла Ос Моратала, бывший участник фашистского крестового похода, бывший участник кампании в России, вошел в свою комнату. Он был высок ростом, чуть сутуловат, сухопар, с длинными, худыми руками. Лицо костлявое, с бледной кожей. Концы усов свисали вниз. Нос большой, прямой, маленькие глаза глубоко спрятаны. Веки голые, без ресниц.

— Ресницы я потерял в русскую зиму на озере Ильмень, — объяснил он.

По утрам Рамиро работал в конторе, а по вечерам — курьером на картонажной фабрике.

— Если утром я не ударяю палец о палец, — говорил он, — то по вечерам сбиваю все ноги, бегая по Мадриду. Но за утреннюю работу мне платят всего семьсот в месяц, а на них не проживешь.

Родился он в Вальядолиде. К началу гражданской войны тридцать шестого года Рамиро имел в кармане членский билет НПХО [17] НПХО — Национальные профсоюзные хунты обороны, военизированная профашистская организация в Испании. , немного знаний (он еще только начал учиться) и великие надежды на будущее.

Теперь ему стукнуло тридцать три. Жене его, Бланке, было чуть меньше. Дочь их звали Аделитой, и внешностью она была вылитая мамаша.

— Вы только поглядите на эту девочку, ест, как большая, а не в коня корм. Живот у нее, точно бездонный мешок. И куда только еда девается, одному богу известно. Все не впрок, — жаловалась мужу Бланка.

Рамиро с женой и дочерью поселились в комнате, которую в прошлом году оставила сеньора Аида. Они пришли по рекомендации Иларио, кабатчика с первого этажа, которому они, кажется, доводились троюродными родственниками.

В спальне стоял полумрак. Рамиро подошел к окну и открыл его.