Армандо Салинас - За годом год

Рабочие замолчали. Лопес поднялся и смотрел вдаль, на город. Перед его глазами расстилались пустыри за литейным заводом, глинобитные лачуги.

— Одни твердят одно, другие — другое. А я говорю: хватит нам протестовать, если за это дают по шее, — заявил один из столяров.

— Да, теперь ничего не поделаешь, — заметил фрезеровщик. — Если бы не хватало рабочей силы, тогда другое дело, а то на каждое место по десятку желающих.

— Фернандес правду говорит. Я приехал из деревни и не хочу ни во что ввязываться. Там тоже такое творится! На покос сбегается народу больше, чем надо, а тут еще являются галисийцы, и работников становится вдвое больше. И с тем, кто соглашается работать, расплачиваются почти одними харчами.

— 1 ак мы ничего не добьемся. Если мы отступаем из-за пустяков, когда следует требовать большего, не знаю, что с нами будет.

— На заводе полно людей, которые живут припеваючи. Нас просто обошли, — возразил Лопес.

— Это все поповские россказни, парень. Вот нас собралось много, и мы друг друга не знаем. Знаем только, что мы товарищи по работе, рабочие. Ты и я боремся за лучшее место, за то, чтобы больше заработать. Но не все же могут получать больше. Понимаешь? И вот ты и я должны договориться между собой, У нас одни проблемы, и нам надо их обсудить. Я считаю, так же как в деле со столовой, если мы сплотимся, то достигнем всего, чего добиваемся. Вот как я рассуждаю, — заключил Энрике.

— Я nоже, — поддержал его Хоакин.

Рабочие снова замолчали. Издали доносился звон монастырских колоколов.

У дальнего угла заводской стены загорали девушки.

— Ты совсем дурной, — говорила одна из них молодому токарю.

— Может быть.

— Все сердишься?

— Да.

— Ну и напрасно.

Над раскаленной землей поднималось жаркое марево.

— Все женятся и ничего, правда? — спрашивала девушка.

— А нам, как говорится, и помереть не на что. На три дуро в день не очень-то попрыгаешь.

— Некоторые женятся, ничего не имея. А у нас есть постельное белье. Мама дает нам матрас и кровать. У других и этого нет.

— У других больше.

— Вы только на него поглядите, можно подумать, он пуп земли.

Токарь достал кисет и свернул сигарету.

— Все когда-нибудь да женятся.

— Ну а мы-то когда? — настаивала девушка.

— Если твоя мать отдаст нам комнату — хоть сейчас.

У работницы захватило дух от счастья.

— Вот и чудесно!

И она задумчиво посмотрела на перламутровые тучки, плывущие по небу.

— Ладно, учитель, пропустите глоток, — сказал Селестино.

— Вы же знаете, ребята, я не пьющий.

— Но не станете же вы выплевывать вино, — пошутил Селестино, подмигивая подмастерьям.

— Сеньор Селестино, вы великий человек, — заметил один из подростков.

— Как я вам уже говорил, заводы — вот будущие центры воспитания. Необходимо объединить труд и образование.

— Послушайте, учитель. Хорошо бы, если б вы поучили меня геометрии и черчению. Мне, как столяру, нужно хоть немного разбираться в геометрии.

Рабочие рассмеялись, потом поднялись и отряхнули пыль с брюк.

— Ой, парень, — сказали они Антонио — чего доброго, скоро увидим, как ты таскаешь дароносицу из дома в дом.

Сирена прозвучала во второй раз. Ее пронзительный собачий вой разнесся далеко окрест.

— Так ничего и не смогли поделать, — сказал Аугусто.

— Ничего, еще настанет время. Когда пошуруешь в печи, котелок быстро закипает. — Энрике, поднявшись с земли, обнял за плечи друга.

Рабочие потянулись на завод. Солнце по-прежнему нещадно палило. Ребятишки копались на свалке, разыскивая уголь, дрались из-за куска побольше.

Сирена прекратила вой.

Парк погрузился в тишину, лишь ветер изредка шелестел в ветвях. Солнце закатилось за деревья, и облака на небе окрасились в кровавый цвет.

В тени парадной лестницы Хрустального Дворца примостились парочки влюбленных. От земли поднимались душные испарения, тени плакучих ив ложились на гладь пруда.

Под легкими порывами ветерка деревья, тихо покачивая ветвями, словно сыпали на землю лоскутки света и тени. Солнечный луч, бледный, затухающий, лег желтым кругом на юбку Антонии.

— Как здесь красиво, — сказала девушка.

— Я рад, что тебе нравится.

Потом они долго молчали. Луис курил, положив голову на плечо Антонии. И для девушки это было почти счастьем. Она чувствовала, как горячая кровь струится по ее жилам. Антония закрыла глаза. Все, даже этот жар, исходящий от земли, наполнял ее счастьем.

— Луис, наверно, уже поздно, совсем стемнело.