Клаус Манн - Мефистофель. История одной карьеры

Барбара, которой не хотелось портить себе настроение, предпочитала воспринимать его речь юмористически.

– У тебя изумительно выходит этот тон, – смеялась она. – Можно подумать, что ты это всерьез.

Хендрик злобно молчал. Чтобы прибавить себе внушительности, он вставлял в глаз монокль.

Но Барбара тут же вновь его обижала, хоть явно не нарочно. С аппетитом поедая яйцо из стакана, она говорила:

– Попробуй есть яйцо так. Мне кажется, что есть яйцо без приправ просто скучно.

После паузы Хендрик спрашивал вежливо, но внутренне трясясь от раздражения:

– Можно обратить твое внимание на одну вещь, дорогая?

Она отвечала жуя:

– Ну конечно.

И тогда Хендрик, барабаня пальцами по столу, высоко поднимал подбородок и сжимал губы, сразу делаясь похожим на гувернантку:

– Твоя наивная и претенциозная манера, – говорил он медленно, – удивляться или насмехаться, когда другой делает что-нибудь не так, как принято в доллє у твоего отца или у бабушки, удивила бы, а то и оттолкнула любого, кто не настолько изучил тебя, как я.

Глаза Барбары, только что светившиеся радостью, становились задумчивыми и приобретали испытующее выражение. После паузы она тихо интересовалась:

– Почему ты вдруг об этом заговорил?

Он отвечал, все еще строго барабаня пальцами по столу:

– Повсюду принято есть яйцо из яичной скорлупы и с солью. На вилле Брукнера яйцо поедают из бокала с шестью сортами различных приправ. Наверняка это очень оригинально. Но я не вижу причин насмехаться над человеком, который непривычен к такой оригинальности.

Барбара молчала, удивленно покачивая головой, и вставала. Он смотрел ей вслед, когда она своей небрежной походкой, немного волоча ноги, медленно двигалась по комнате. Внезапно ему приходило в голову: «Странно, на ней высокие сапожки, которые мне так нравятся, но на ее ногах они на меня не действуют так, как мне нужно. На ней сапожки – это просто часть спортивного костюма. У Джульетты они означают нечто другое…»

Думая в присутствии Барбары о Джульетте, он испытывал чувство злобного удовлетворения и отмщения за все обиды.

«Катайся себе верхом, – думал он язвительно, – готовь себе коктейли из яиц всмятку! А ты вот не знаешь, кого я сегодня встречу перед репетицией!»

И пока Барбара гордо и молча покидала комнату, он испытывал торжество супруга, обманывающего свою жену и кичащегося тем, что делает это так ловко.

Уже через неделю после возвращения Хендрик снова встретился со своей Черной Венерой. Она поджидала его вечером у театра. С каким сладострастным трепетом, с каким ужасом он вздрогнул, когда из подворотни его окликнул сиплый, столь знакомый голос:

– Гейнц!

Имя, которого он стыдился, от которого отказался… Но было сладко до ужаса услышать его из уст негритянки. Тем не менее он заставил себя грубо ее одернуть:

– Что ты себе позволяешь? Ты меня караулишь?!

В ответ она презрительно взмахнула красивой сильной рукой:

– Потише, моя радость! Будешь себя плохо вести, я приду в театр и закачу скандал!

Ему не помогло цыканье:

– Ты вздумала меня шантажировать?

Она ухмыльнулась:

– Конечно!

И засверкали ее зубы и глаза.

Эта широкая улыбка была настолько подлой, что ему сделалось страшно, он ощутил ее неотразимость. Он втолкнул Джульетту в подъезд, дрожа при мысли, что кто-нибудь может пройти мимо и увидеть его в таком обществе. Да, принцесса Тебаб выглядела ужасно неприглядно. Фетровая шапчонка, надвинутая глубоко на лоб, и обносившийся тесный жакет были того же едко-зеленого цвета, что и высокие блестящие сапожки. Вокруг шеи болталось боа из грязных лохматых белых перьев. Над этим жалким убором темнело широкое лицо с толстыми обветренными губами и плоским носом.

– Сколько тебе? – спросил он резко. – У меня у самого сейчас нет денег…

Она ответила почти лукаво:

– Деньгами ты не отделаешься, обезьянка моя сахарная. Ты должен меня посещать.

– Что это тебе взбрело? – пробормотал он дрожащими губами. – Я женат…

Но она оборвала его:

– Не болтай ерунды, осел. Госпожа супруга тебе не может дать того, в чем ты нуждаешься. Я ведь ее понаблюдала, твою Барбару.

(Откуда ей было известно ее имя? Невинное обстоятельство – что она знала ее имя, наполнило Хендрика суеверным страхом.)

– Кишка у нее тонка, – добавила принцесса Тебаб, дико вращая глазами.

У Хендрика от страха выступил на лбу холодный пот, когда он подумал, что черномазая обзовет его Барбару, дочь Брукнера, «недоделанной». Но Джульетта явно не была склонна продолжать эту теоретическую беседу. Грозным тоном, требовавшим немедленного и точного ответа, она спросила: