Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём

— Не пришли? — улыбка Иоланты стала шире.

— Конечно, нет! — голос Вильмы стал громче. — Никогда! — Она смотрела то на меня, то на Иоланту и кусала губы. — Господи, господи, это так неприятно! Со мной никогда не было ничего ужаснее…

Улыбка Иоланты стала материнской, она выглядела очень мило в этот момент:

— Сколько же вам лет?

— Что, простите? — уставилась на нее Вильма.

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Девятнадцать, — повторила Иоланта и придвинулась вместе со своим креслом к Вильме. — А зачем вы пришли? Вы не хотите нам рассказать?

— Хочу, — Вильма с трудом сделала глотательное движение.

— Итак?

Вильма посмотрела на меня:

— Я хотела попросить вас пойти со мной в театр.

— Ах, — сказала Иоланта.

— И вас тоже, сударыня! Вас обоих, конечно. Я же не знала про вас, сударыня! Но теперь я знаю это и хотела бы пригласить вас обоих!

Я улыбнулся:

— Это очень любезно с вашей стороны, Вильма, но почему вы решили пригласить меня… э-э-э… нас?

Я находил ее очень милой, но у меня было чувство, что она достаточно эксцентричная молодая дама. Вероятно, она еще до конца не перешагнула период полового созревания, а может, была немного сумасшедшей. Она должна быть немного сумасшедшей, если без церемоний идет к чужому мужчине в чужой дом одна после наступления темноты. Неожиданно я почувствовал, что мне очень спокойно в присутствии Иоланты. В следующее мгновение странная молодая девушка заплакала. Она просто положила голову на стол и начала рыдать. Я испугался:

— Господи прости, что с вами? — Я попытался поднять ее.

Иоланта отстранила меня. Она села на ручку кресла Вильмы и погладила ее по голове:

— Ну, ну, — сказала она, как говорят маленькому ребенку, — что такого ужасного случилось? Вы можете нам рассказать?

Вильма издала громкий стон, затрясла головой и осталась лежать лицом на столе. Иоланта кивнула мне.

— Коньяк, — сказала она.

Я не был уверен, что это лучшее лекарство для молодой девушки в подобной ситуации, но пошел к столику, на котором стояла бутылка, и налил целый бокал. При этом я случайно взглянул из окна на улицу. Одинокий человек у фонаря, как и раньше, смотрел на наше окно. Он уже не курил, его руки были спрятаны в карманах пальто. Я почувствовал, что подмышки у меня стали мокрыми, и выпил коньяк сам.

Затем я опять наполнил бокал и отнес его Иоланте.

— Так, — сказала она, подняла голову Вильмы и вопросительно взглянула на меня, указав глазами в сторону окна. Я кивнул. Она вытерла мокрое от слез лицо девушки и спокойно сказала: — Вот, выпейте!

Вильма послушно выпила и поперхнулась.

— Крепко, — сказала она. Неожиданно ее поведение показалось мне ребяческим, невыносимым, у меня было впечатление, что она играет как в театре.

— Госпожа Вильма, у вас было достаточно времени, чтобы побороть свое смущение. Я прошу вас сказать наконец, что вам от меня нужно.

Я сам немного испугался собственного голоса. Он прозвучал низко и грубо. Я вовсе не хотел быть таким грубым. Реакция Вильмы была поразительной. Похоже, она действительно не привыкла пить коньяк. Ее глаза заблестели, она смотрела на меня почти вызывающе, когда откинула голову назад и сказала:

— Я хотела попросить у вас денег.

Последовала выразительная пауза.

— Сколько? — спросил я.

— Четыре тысячи триста пятьдесят шиллингов, — сказала она.

— Я думала, вы хотели с нами… с моим мужем пойти в театр.

— И это тоже, — сказала странная девушка. — Сначала я хотела пойти с ним в театр, а потом попросить денег.

— Почему вы выбрали именно меня?

— Я же… — начала она и запнулась. — Можно мне еще коньяка?

— Конечно, дитя мое, — сказала Иоланта.

Я дал ей бутылку.

Вильма одним махом выпила поданный Иолантой бокал и втянула воздух через сжатые зубы. Она выглядела очень смешно, и я поймал себя на том, что внутренне улыбаюсь. У меня было много проблем, но я ничего не мог поделать с собой: эта девушка нравилась мне.

— Что — вы?

— Я же выписывала чеки для вас, господин Франк! — Ее светлые глаза открыто смотрели на меня. — Еще в субботу! Четыре чека, которые дал вам господин Лаутербах. На сто двадцать тысяч шиллингов! О господи! Целую субботу я не могла думать ни о чем другом! Вечером я рассказала Феликсу. Все воскресенье мы спорили — должна я попытаться, или нет. В понедельник я решила не пытаться. Во вторник я поставила все в зависимость от того, как вы будете выглядеть.