Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— Должно быть, огорчится, — сказал Эл.

— Огорчится.

— Потом ты скажешь: «Но я могу забыть, что знаю о пластинке «Маленькая Ева», или что–нибудь в таком роде. Что–нибудь такое, из чего бы он заключил, что ты хочешь договориться с ним о сделке.

— Я забуду о пластинке «Маленькая Ева», — повторил Тути.

— И после этого клади трубку. Только скажи, что позвонишь позже. Потом клади. Не виси на телефоне.

— Я позвоню из будки, — сказал Тути. — Всегда так делаю в этих случаях.

— Прекрасно, — сказал он.

— Из той, что у входа в винный, — сказал Тути.

— Прекрасно.

— Потом перезвоню тебе и скажу, что он сказал.

— Прекрасно, — сказал Эл.

— А его номер? Ты вроде собирался мне его дать.

Он продиктовал Тути телефонный номер Хармана. Положив трубку, откинулся и стал ждать.

Через полчаса телефон зазвонил, и, сняв трубку, он снова услышал голос Тути.

— Звоню ему, — сказал Тути, — и говорю: «Слышь, мужик, я знаю про эту «Маленькую Еву“. Что думаешь делать?» Правильно?

— Отлично, — сказал Эл.

— Он говорит: «Что–что?» Я говорю снова, что говорил.

— Он занервничал?

— Не, ничуть, — сказал Тути.

— А что?

— Да ничего. Спросил, сколько мне надо.

— Как? — изумился Эл.

— Он говорит: «Сколько тебе штук «Маленькой Евы“?» Хочет продать мне сколько–то пластинок «Маленькая Ева», он звукозаписью занимается. Я записал название его фирмы. — Пауза. — Называется «Пластинки Тича».

— О боже, — сказал Эл. — Он принял тебя за торговца пластинками, решил, что ты хочешь сделать заказ.

— Он говорит, что продает их только в коробках, — сказал Тути, — по двадцать пять штук со скидкой в сорок процентов. И еще говорит: «Сколько надо проспектов? Они идут бесплатно».

— А ты что сказал?

— Говорю, перезвоню позже, и вешаю трубку. Правильно?

— Правильно, — сказал Эл. — Большое спасибо.

— Слышь, — сказал Тути, — а что, эта «Маленькая Ева» касается цветных и всех ихних проблем?

— Нет, — сказал Эл. — Это же песня. Пластинка.

— Моя жена говорит, — сказал Тути, — что «Маленькая Ева» — это цветная малышка.

Он еще раз поблагодарил Тути и повесил трубку.

Что ж, это дельце совершенно не выгорело.

Из кухни появилась Джули.

— Ужин не ждет, — сказала она.

— Хорошо, — сказал Эл, погруженный в свои мысли.

Проходя на кухню и придвигая к столу свой стул, он думал: этот парень явно не очень–то нервничает из–за своих грязных пластинок. И они вовсе не призрак из его прошлого; он по–прежнему может поставлять их в коробках на двадцать пять штук.

За едой он обмолвился жене, что Лидия Фергессон выставила его из дома. Лицо Джули тут же заполыхало.

— Черт бы ее побрал, — сказала она в бешенстве. — Вот, значит, как? Будь я там, я бы заставила ее заткнуться. Непременно заставила бы. — Она уставилась на него, так глубоко захваченная своими переживаниями, что уже не могла говорить.

— Может быть, он, когда умрет, оставит мне что–нибудь, — сказал Эл. — Может, он вообще все завещает мне. Детей–то у него нет.

— Меня это не заботит! — крикнула Джули. — Меня заботит их обращение с тобой. Сначала он тайком от тебя затеял эту продажу, хотя прекрасно знает, что без этой стоянки ты лишаешься куска хлеба, а потом они еще и вытирают об тебя ноги. Боже, как жаль, что меня там не было! И эта стерва еще заставила тебя везти ее домой. Как будто ты ей шофер!

— Это была моя идея, — сказал он. — Отвезти ее домой, чтобы самому посмотреть, как он там и что с ним такое.

— Он для тебя — ничто! Он в прошлом, куда нет возврата, — сказала она. — Не думай больше об этом старике; забудь, что когда–то видел его и знал, — думай о будущем. И никогда к ним больше не ходи. Лично я туда ни ногой, хватит с меня их покровительства.

— Честно говоря, — сказал Эл, — я решил сегодня же съездить туда снова.

— Это еще зачем? — выпалила она, дрожа от негодования.

— Мне не нравится, когда меня вот так вышвыривают. Думаю, я должен туда вернуться. Из чувства собственного достоинства и гордости.

— Вернуться и сделать что? Да она тебя просто оскорбит; ты ни с кем из них не можешь за себя постоять; ты слишком слаб, чтобы иметь с ними дело. Нет, не слаб. Но… — Джули повела рукой, совсем забыв о еде. — Не способен смотреть в лицо грубой действительности.

— Теперь я просто обязан вернуться, — сказал Эл. — После того, что ты сказала.

По крайней мере, так это ему представлялось. Другого достойного пути не существовало. Даже моя жена, думал он, смотрит на меня свысока.