Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— О, господи, — вслух сказала Вирджиния и прекратила танцевать.

К черту. Не стоит.

Подняв трубку, она набрала номер матери.

— Спала? — спросила она. — А, ведь я уже спрашивала.

— Может быть, на этот раз уже и спала бы, — сказала Мэрион. — Роджера у меня нет, если ты это хочешь знать.

— Я знаю, где Роджер, — вскинулась Вирджиния. — Я не по этому поводу звоню. Он работает у себя в магазине, в подвале. Просто хотела пригласить тебя пообедать завтра в городе.

Это было первое, что пришло ей в голову.

— Ну, можно. Ты о чем–нибудь конкретном хотела со мной поговорить?

— Нет, — ответила она. — Я за тобой заеду часов в двенадцать. По дороге решим, куда поедем.

— Мне надеть все лучшее? Поведешь меня в модный ресторан?

— Да нет, оденься, как обычно.

Она повесила трубку. Ей стало легче. Мысль о предстоящем обеде с Мэрион приободрила ее. Можно будет поговорить.

Чтобы скоротать время, Вирджиния стала думать о разных недостатках Лиз Боннер. Нужно обладать весьма воспаленным воображением, чтобы считать Лиз опасной или эффектной, убеждала она себя. Она дорисовала придуманный ею образ Лиз — низенькой полной женщины, раздающей в супермаркете бесплатные образцы крекеров и чеддера. А на спине формы должно быть ее имя, придумала она. Вышитое красными нитками слово «ЛИЗ» — чтобы любой мог обратиться. Красная вышивка возвещает: «Супермаркет Эрниз. А меня кличут Лиз, если вдруг понадоблюсь. Нужно просто позвать. Я здесь, чтобы помогать вам».

Она держала его в объятиях, держала в себе так близко и так далеко, насколько он позволял. Она ласково гладила его по спине, уткнувшись губами ему в ухо и чувствуя на них собственное дыхание. В спальне пахло корицей.

— Ты — мой, — сказала она. — До смерти могла бы тебя замучить.

«Я тебя люблю, — произнесла она про себя. — Что сказала бы твоя жена?»

Протянув руку, Лиз приподняла штору: ей хотелось видеть его. В комнату проник свет, часть окна приоткрылась. В гостиной соседнего дома был зажжен свет, как и в гостиных других домов на противоположной стороне улицы. На одном крыльце свет горел ярче, чем на других. На дорожке, ведущей к нему, стоял трехколесный велосипед и игрушечный легковой автомобиль. Лиз лежала и слушала доносившиеся от соседей звуки радио и голоса.

— Вот, расселись сейчас в гостиных, — проговорила она. — Смотрят телевизор и штопают носки.

— Ты о ком? — спросил Роджер.

— Да обо всех. Разговаривают о… — Она подумала. — Мистер Дэниелс говорит, что в июне повысят окружные налоги. Мистер Шарп говорит, что ему больше нравится смотреть выступления аккордеонистов, чем спектакли. Миссис Фелтон говорит, что идет распродажа мыла «Тайд» в больших кусках. Который час? Девять? Что сейчас по телевизору? Ты, поди, знаешь, телевизорами ведь торгуешь.

— Не знаю, — сказал он.

Голос его прозвучал приглушенно — он зарылся лицом в подушку и волосы Лиз. Она пригладила ему волосы. Его колючий подбородок прижимался к ее плечу. Когда он говорил, щетина впивалась ей в кожу.

— У тебя очень хорошая спина, — сказала она.

— Что это значит?

— Ты не толстый. С тебя не свисают во все стороны жировые складки.

Лиз подвинулась, чтобы приподняться. Ей хотелось смотреть в окно и видеть всю улицу, каждый дом.

— Интересно думать про них, — сказала она. — Про людей, которые там живут. Как ты думаешь, что бы они сказали, если бы видели нас?

Она вспомнила о Вирджинии, она всегда о ней помнила. Вот, лежу здесь с ее мужем. Я думаю об этом так — Вирджиния, твой муж принадлежит мне. Не нужно меня за это ненавидеть.

— Тебе не больно? — спросил Роджер.

— Нет. Лежи спокойно. — Она сжала его в объятиях так, что услышала, как у нее самой что–то хрустнуло. — Ты не тяжелый.

Намного легче, чем тот, другой, подумала она. Какими разными могут быть тела!

Если бы они нас видели, то окаменели бы. Так и вижу их — стоят тут мраморными статуями среди зарослей сорняков и ежевики, думала она. Стены растрескиваются… Лиз видела словно наяву, как ветшают дома, разваливаются, зарастают розовыми кустами, рушащими их, пока те не проваливаются вниз. А каменные статуи стоят разинув рты. «Мы состарились, глядя на вас, — говорят они. — Мы ведь не можем отвернуться».

— Почему это убило бы их? — продолжала недоумевать Лиз. — Неужели они бы не пережили? Разве это настолько плохо… по сравнению с чем–нибудь другим?

— Позавидуют, — пробормотал он.

Она поцеловала его.