Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Мэри Энн задумалась.

— Вы даже название знаете. А меня научите?

— Конечно. — Он был тронут.

— Потому что я хочу поговорить с этим человеком и не могу, — честно призналась Мэри Энн, — с тем толстяком. — Она встряхнула головой: — Я, кажется, устала… сегодня в магазине было столько народу. Который час?

Была всего половина десятого.

— Хотите уже пойти? — спросил он.

— Нет, это как–то неправильно.

— Как захотите, так и будет, — произнес он совершенно искренне.

— А куда бы мы поехали? Обратно?

— Если хотите.

— Не хочу.

— Ну, — мягко сказал он, — тогда не поедем. Можем зайти в бар. Можем перекусить где–нибудь; можем просто погулять по Сан–Франциско. Что угодно можем сделать.

— А на фуникулере можем прокатиться? — слабым, унылым голосом спросила она.

Меж тем в дальнем конце комнаты разгорался спор. Сквозь завесу симфонического шума прорывались недовольные голоса. Это были Партридж с Хезелем.

— Давайте попробуем рассуждать разумно, — брюзжал Партридж. — Я согласен, что мы должны сохранить ясное представление о цели и средствах. Однако звук — это не средство, а музыка — не цель; музыка — это ценностная характеристика, применяемая к признанным звуковым паттернам. То, что вы называете звуком, это тоже музыка, просто она вам не нравится. И более того…

— И более того, — громыхнул в ответ Хезель, — если я пару раз подряд шандарахну по мешку с бутылками, то могу с полным правом заявить, что сочинил произведение под названием «Исследование стекла» — так, по–вашему? Или я вас неправильно понял?

— Не нужно переходить на личности.

Партридж повернулся спиной к Хезелю и зашагал прочь, натянуто улыбаясь, двигаясь от компании к компании и здороваясь с вновь пришедшими. Постепенно гостиную снова наполнили разговоры и музыка, а Хезеля, окруженного сонмом неофитов, перестало быть слышно.

— Боже мой, — выдохнул Партридж, приближаясь к Шиллингу и Мэри Энн, — ну конечно, он напился. Ладно, сам виноват.

— Сам виноват, что пригласил его? — спросил Шиллинг.

Тут послышались характерные звуки пианино — кто–то начинал играть. Партридж вскипел с новой силой.

— Это Хезель, черт его дери! Он все–таки нашел инструмент. Я же говорил Эдит, чтобы увезла его из дома с глаз долой.

— Не так уж это просто, — сказал Шиллинг, не испытывая особого сочувствия к хозяину, — такие вещи нахрапом не делаются.

— Я должен его остановить; он все испортит.

— Что он испортит?

— Как что? Демонстрацию. Мы собрались здесь, чтобы торжественно презентовать новое измерение звука, и у меня нет никакого желания терпеть его инфантильные…

— Сид Хезель, — прервал его Шиллинг, — публично играет на фортепьяно в среднем раз в год. Я могу назвать нескольких студентов–композиторов, которые охотно отдали бы правый глаз за то, чтобы его услышать.

— То–то и оно. Он специально выбрал этот момент; конечно, на публике он не играет. Но как он добрался до пианино? Он такой жирный, что еле переваливается с ноги на ногу.

— Идем, — сказал Шиллинг, наклоняясь к Мэри Энн, — это нельзя пропустить… такого шанса вам больше не выпадет.

— Жаль, что с нами нет Пола, — сказала она, когда они протискивались поближе.

Гостиная уже была наэлектризована; мужчины и женщины, забыв про свои разговоры, устремились к одной точке. Те, что были сзади, встав на цыпочки, с трудом могли разглядеть огромную гору плоти, сгорбившуюся над клавиатурой.

— Вот что, — сказал Шиллинг, — я вас приподниму.

Он обхватил девушку за талию. Она была тонкой; очень тонкой и твердой. Его пальцы почти сошлись, когда он поднял ее — так, чтобы она могла видеть поверх голов.

— О, — сказала она. — О, Джозеф… ты только посмотри.

Когда выступление закончилось — Хезель довольно скоро выдохся, — толпа рассеялась и разбрелась. С пылающим лицом Мэри Энн шла вслед за Шиллингом.

— Вот бы Пол это увидел, — с тоской сказала она, — как жаль, что мы не взяли его с собой. Ну разве он не чудо? А казалось, что он спит… закрыл глаза, да? А какие огромные у него пальцы — как ему удается? Как он по клавишам–то попадает?

Сид Хезель сидел в углу, пытаясь отдышаться; лицо его покрылось пятнами и помрачнело. Когда Шиллинг и Мэри Энн подошли, он едва на них глянул.

— Спасибо, — сказал ему Шиллинг.

— За что? — просипел Хезель. Но, похоже, он понял. — Ну, хоть встал на пути у этого их стереозвукового будущего.

— Ради этого стоило приходить сюда, — быстро произнесла Мэри Энн. — Я никогда не слышала, чтобы так играли.