Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— У тебя там было отличное местечко, — произнес мужчина, которого звали Кумбс. — Твое собственное?

— Частично.

— Но ведь это был не магазин, так? Такое здоровенное кирпичное здание? Больше похоже на склад.

— Оптовая торговля, — сказал Шиллинг. — Мы обслуживали несколько студий.

— И ты копил, чтобы открыть этот магазин? — недоверчиво уточнил Кумбс. — Там тебе было бы получше — какой уж бизнес в таком городишке.

— Вы, наверное, не видели утку, — сказал Шиллинг, — утку в парке. Она, конечно, пластинок не покупает, зато за ней занятно наблюдать. Вы–то чем теперь живете? Я имею в виду — зарабатываете.

— Да по–разному, — сказала Бет. — Я какое–то время преподавала — еще в Детройте.

— Фортепьяно?

— Ну конечно. На виолончели я уже много лет не играю. Перестала, когда познакомилась с тобой.

— Да, так и есть, — согласился Шиллинг, — в твоей квартире стоял инструмент, но ты к нему не прикасалась.

— Порвались две струны. К тому же я потеряла смычок.

— Кажется, был такой старый анекдот про виолончелисток, — сказал Шиллинг, — насчет их психологических мотивов.

— Да, — согласилась Бет, — жуткий анекдот, но мне он всегда казался смешным.

Шиллинг немного размяк, вспоминая:

— Психоанализ по Фрейду… в то время все им увлекались. А теперь он уже вышел из моды. Так о чем это я?

— О виолончелистках. Они, мол, подсознательно стремятся к тому, чтобы вставить себе между ног что–то большое, — засмеялась Бет. — Ты был очарователен. Нет, правда.

Сложно было представить, что когда–то он возжелал эту пышную даму, увез ее на выходные, добрался до ее удивительно ненасытного чрева, после чего более или менее невредимой вернул ее мужу. Только тогда она не была такой пышной; она была маленькой. Бет Кумбс была по–прежнему привлекательна — такая же гладкая кожа и, как всегда, ясные глаза. То был короткий, но пылкий роман, и он получил огромное удовольствие. Если бы только не последствия.

— Какие планы? — спросил он, обращаясь к обоим. — Прогуляетесь по городу?

Бет кивнула, а Кумбс сделал вид, что не слышал.

— Будет тебе, Кумбс, — не сдавался Шиллинг. — Давай начистоту. Ты ведь у нас божья птичка, которая не сеет и не жнет, верно?

Кумбс так и не расслышал, зато Бет весело рассмеялась:

— Как я рада снова слышать тебя, Джо. Я скучала по твоим шуточкам.

Поверженный, Шиллинг наконец сдался.

— Чего вам — кипу пластинок? Или кассовый аппарат? — Он сопроводил эго смиренным жестом, — берите, пожалуйста. — Хотите алмазные иголки из картриджей? Они по десять баксов за штуку идут.

— Очень смешно, — сказал Кумбс, — но мы здесь по вполне легальному делу.

— Ты по–прежнему занимаешься фотографией?

— То так, то эдак.

— Ты ж не людей сюда фотографировать приехал.

Выдержав паузу, Бет произнесла:

— Главным образом мы рассчитываем на уроки музыки.

— Ты хочешь здесь давать уроки?

— Мы подумали, — сказала Бет, — что ты мог бы нам помочь. Ты довольно неплохо устроился. У тебя магазин; наверняка уже и знакомства завелись среди людей, которые интересуются музыкой. Ты же нотами собираешься торговать?

— Нет, — сказал Шиллинг, — и работы для вас у меня тоже нет. Валять дурака я тут не имею права; у меня весьма ограниченный бюджет и более чем достаточно расходов.

— Ты можешь нас порекомендовать, — возбужденно затараторил Кумбс, — это тебе ничего не будет стоить. Приходят старушки, спрашивают учителя фортепьяно. А под Рождество что ты собираешься делать? Ты не справишься тут один; тебе понадобится помощь.

— Ты, конечно же, кого–нибудь наймешь, — настаивала Бет, — странно, что ты еще не сделал этого.

— Я не большой мастер нанимать.

— Думаешь, сможешь обойтись без помощников?

— Я же говорю — у меня не так много покупателей. И денег тоже, — Шиллинг неотрывно смотрел на ящики с пластинками, стоящие между витринами. — Я повешу возле кассы карточку с вашим именем и адресом. Если кому–то понадобится учитель фортепьяно — направлю к вам. Это все, что я могу для вас сделать.

— А тебе не кажется, что ты задолжал нам кое–что?

— Что же это, господи?

— Что бы ты ни делал, — торопливо, спотыкаясь на словах, заговорил Кумбс, — тебе никогда не искупить зла, которое ты причинил нам. Ты должен встать на колени и молить Господа о прощении.

— Ты имеешь в виду, — сказал Шиллинг, — что, раз я не заплатил ей тогда, я должен заплатить ей теперь?

Секунду Кумбс стоял столбом и только моргал глазами, а потом расплавился, превратившись в лужу бешенства.