Кристофер Мур - Агнец

— Иди поговори с ним, — сказала Мэгги. — Он же не виноват. Такова Божья воля.

— Именно поэтому он чувствует свою ответственность. — Мы еще не объяснили Мэгги ни про Духа Святого, ни про Царство, ни про перемены, которые Джош хотел принести человечеству. Ни про то, как все это местами противоречит Торе.

— Сходи поговори.

Я переместился в арьергард нашей колонны, где Филипп и Фаддей объясняли Нафанаилу, что когда он затыкает уши и что-то произносит, слышит он собственный голос, а не Глас Господень. Фома оживленно дискутировал о чем-то с пустым участком воздуха.

Какое-то время я шагал рядом с Джошем, а когда заговорил, постарался, чтобы прозвучало непринужденно:

— Ты должен был отправиться на Восток, Джош. Ты сам знаешь.

— Но не тогда. Тогда это была трусость. Что плохого — посмотреть, как она выходит замуж за Иаакана? Как у нее рождается первый ребенок?

— Много чего. Всех не спасешь.

— Ты что — проспал эти двадцать лет?

— А ты? Если не можешь изменить прошлое, настоящее тратишь на эту свою вину впустую. Если не используешь то, чему научился на Востоке, нам, наверное, и ходить туда не следовало. И тогда вообще покидать Израиль было трусостью.

Я почувствовал, как лицо мое немеет, будто вся кровь отхлынула. Я ли это говорю? Какое-то время мы шли в молчании, даже не глядя друг на друга. Я считал птичек, прислушивался к бормотанию учеников впереди, наблюдал, как при каждом шаге под платьем движется попа Мэгги, но элегантность этого зрелища меня не радовала.

— Ну ладно. Мне, например, полегчало, — наконец произнес Джошуа. — Спасибо, что приободрил.

— Всегда рад помочь, — ответил я.

До Капернаума мы добрались на утро пятого дня. Петр и остальные проповедовали благую весть на побережье Галилеи, и нас поджидала толпа человек из пятисот. Напряг между мной и Джошем спал, и остаток путешествия прошел вполне мило. Хотя бы потому, что Мэгги смеялась и нас подначивала. Вернулась, правда, моя ревность к Джошу, но горечь из нее куда-то пропала. Осталось скорее привычное сожаление о давней утрате, а не агония разбитого сердца, когда кинжал в груди и страсти в клочья. Я поймал себя на том, что могу оставить их наедине и пойти с кем-нибудь разговаривать, думать о чем-то постороннем. Мэгги любит Джошуа, это ясно, но и меня она любит, и не понять, как любовь эта может проявиться. Пойдя за Джошем, мы уже отлучили себя от уклада обычного бытия. Брак, дом, семья — все это не входило в комплект той жизни, что мы себе избрали. Джошуа ясно дал это понять всем своим ученикам. Да, у некоторых были семьи, некоторые даже проповедовали с женами под боком, но от великого множества тех, кто еще пойдет за Джошем, мы отличались. Мы сошли с проторенной тропы своей жизни, чтобы нести Слово. Я проиграл Мэгги не Джошу. Я проиграл ее Слову.

Джошуа был измотан и голоден, однако вышел к этим людям. Они ждали нас, и ему не хотелось их разочаровать. Джош забрался в одну из лодок Петра, выгреб чуть подальше, чтобы все могли видеть, и два часа проповедовал им Царство Божие.

Когда он закончил и, благословив, отпустил всех, на берегу остались два новеньких. Оба — ладные, крепкие, обоим далеко за двадцать. Один чисто выбрит и коротко стрижен: волосы шлемом кудряшек облегали его голову. У второго волосы были длинные, а борода заплетена в косички; я видел такую моду у греков. Хотя никаких украшений они не носили, а одежда их ничем не отличалась от моей, оба казались людьми не бедными. Я подумал было, что от них исходит сила власти, но, даже если так, то не была самонадеянная власть фарисеев. Как минимум, оба они были уверены в себе.

Тот, что с длинными волосами, подошел к Джошуа и опустился перед ним на колени:

— Ребе, мы слышали, как ты говорил о пришествии Царства, и мы хотим остаться с тобой. Мы хотим помочь тебе нести Слово.

Джошуа долго смотрел на длинноволосого, затем сам себе улыбнулся, взял человека за плечи, поднял на ноги и сказал:

— Встань. Добро пожаловать, друзья. Незнакомец, похоже, опешил. Оглянулся на своего приятеля, перевел взгляд на меня, будто я мог как-то развеять его смятение.

— Это Симон, — сказал он, кивнув на своего друга. — А меня зовут Иуда Искариот.

— Я знаю, кто ты, — ответил Джошуа. — Я тебя ждал.

Так нас стало пятнадцать: Джошуа, Мэгги и я; Варфоломей-киник; Петр с Андреем и Иоанн с Иаковом, рыбаки; таможенник Матфей; Нафанаил из Каны, юный олух царя небесного; Филипп и Фаддей, последователи Иоанна Крестителя; Фома-близнец, он же чокнутый; и зилоты Симон Кананит и Иуда Искариот. Пятнадцать человек вышли в Галилею проповедовать Духа Святого, пришествие Божьего Царства и благую весть о том, что людям явился Сын Божий.