Кристофер Мур - Агнец

— Мы в этом никогда не уверены, господин, — ответил я.

Центурион закинул голову и расхохотался. Его плечи ходили ходуном, а чешуя лат лязгала. Выглядел он старше прочих солдат — седой, но поджарый и, судя по всему, крепкий. Массовые зрелища его, похоже, не интересовали.

— Хорошо сказано, малец. Как тебя зовут?

— Шмяк, господин. Левий бар Алфей по прозванью Шмяк, господин. Из Назарета.

— Ну что же, Шмяк, а я — Гай Юстус Галльский, подкомендант Сефориса, и мне кажется, вам, евреям, следует получше проверять, умерли ваши покойники или нет. А потом уже хоронить их.

— Так точно, господин, — ответил я.

— А ты, девочка? Какая хорошенькая. Как тебя зовут? Мэгги внимание римлянина потрясло до глубины души.

— Мария из Магдалы, господин. — Она вытирала Джошуа лоб краем своего платка.

— Придет день, и разобьешь кому-нибудь сердце, а, малютка?

Мэгги не ответила. Но я, судя по всему, как-то отреагировал, потому что Юстус опять расхохотался:

— Или уже разбила, а, Шмяк?

— У нас так принято, господин. Именно поэтому мы, евреи, хороним своих женщин живьем. Разбитых сердец меньше.

Римлянин снял шлем и провел рукой по ежику волос, обдав меня брызгами пота.

— Ладно, тащите своего друга в тенек. Тут слишком жарко для больного мальчугана. Давайте.

Мы с Мэгги помогли Джошуа встать и повели его прочь, но не успели пройти и нескольких шагов, как он остановился и оглянулся на римлянина.

— Ты станешь резать мой народ, если мы будем поклоняться нашему Богу? — прокричал он.

Я залепил ему подзатыльник.

— Джош, ты совсем спятил?

Юстус прищурился, и улыбка пропала из его глаз.

— Что бы там тебе ни говорили, мальчик, в Риме есть только два правила: плати налоги и не бунтуй. Держись их, и останешься жив.

Мэгги дернула Джошуа за руку и улыбнулась римлянину:

— Благодарим тебя, господин, мы сейчас уведем его в тень. — А затем повернулась к нам: — Вы ничего мне рассказать не хотите?

— Это не я, — ответил я. — Это все он.

На следующий день мы впервые встретили ангела. Иосиф и Мария сказали, что Джошуа ушел из дома на самой заре и с тех пор не возвращался. Все утро я шлялся по деревне, искал его и надеялся где-нибудь наткнуться на Мэгги. Вся площадь кипела пересудами о шагающей покойнице, но ни одного из своих друзей я не нашел. В полдень мама велела мне присмотреть за младшими, пока сама вместе с другими женщинами будет работать в винограднике. Вернулась она только в сумерках — от нее пахло потом и сладким вином, а все ноги после давильни полиловели. Снова оказавшись на свободе, я обогнул холм, проверил все места, где мы любили играть, и наконец отыскал Джошуа — он стоял на коленях в оливковой роще и раскачивался взад-вперед, словно молился. Он весь был в поту, и я испугался, что у него лихорадка. Странно — собственные братья меня никогда так не заботили. С самого начала Джошуа наполнял меня какой-то боговдохновенной тревогой.

Я подождал, понаблюдал за ним, а когда он перестал раскачиваться и сел отдохнуть, нарочито кашлянул, чтобы он понял, что я рядом.

— Может, стоит пока ограничиться ящерками и птичками?

— Я неудачник. Я подвел своего отца.

— Это он тебе сказал или ты сам так решил?

Он на минуту задумался, хотел было смахнуть с лица волосы, но вспомнил, что они у него теперь короткие, и уронил руку на колени.

— Я прошу наставить меня, но нет мне ответа. Я должен что-то сделать, я чувствую, но толком не знаю что. И не знаю как.

— Фиг знает, но жреца ты сильно удивил. А уж как я удивился. И Мэгги тоже. Народ будет об этом жужжать еще много месяцев.

— Но я хотел, чтобы женщина ожила. Ходила среди нас. Рассказывала о чуде.

— Да ладно, сказано же: две удачные попытки из трех — уже неплохо.

— Где сказано?

— Далматинцы, глава девятая, стих семь, кажется. Неважно, все равно никому больше не под силу то, что сделал ты.

Джошуа кивнул.

— А что люди говорят?

— Все думают, что это женщины, которые труп обмывали, зелья какого-то подбросили. Но им самим еще два дня очищаться, поэтому у них никто спросить не может.

— Так они не знают, что это я?

— Надеюсь, что нет. Джошуа, неужели ты не понимаешь? Нельзя такие штуки при всем честном народе откалывать. Народ к этому не готов.

— Но им же хочется. Они же сами все время твердят о Мессии, который придет и всех нас освободит. Разве не должен я показать им, что он уже здесь?

Ну что на это скажешь? Конечно, он прав. Я и сам помнил — постоянно ходили какие-то разговоры о пришествии Мессии, наступлении Царства Божия, освобождении нашего народа от римлян. В горах кишмя кишели разнообразные фракции зилотов, которые то и дело нападали на римлян, надеясь, что так совершатся какие-то перемены. Мы — народ богоизбранный, благословенный и наказанный, как никто другой на земле. Когда говорят евреи, Бог слушает. А теперь говорить настал черед Богу. И мой друг, судя по всему, должен стать его рупором. Просто в тот момент я этому не поверил. Что бы я ни узрил, Джошуа — мой кореш, а никакой не Мессия. Я сказал: