Гюнтер Грасс - Кошки-мышки

Когда я прощался с обеими женщинами, мать Мальке завернула мне с собой два картофельных пирожных — уж это-то я помню точно. В коридоре, возле лестницы на верхний этаж и мансарду, Мальке показал мне фотографию, висевшую рядом с мешочком для сапожных щеток. Весь продолговатый формат занимал вполне современный локомотив с тендером, принадлежавший польской железной дороге: на локомотиве дважды виднелись отчетливые буквы «ПЖД». Великий Мальке сказал: «Это мой отец и кочегар Лабуда незадолго до их гибели в тридцать четвертом неподалеку от Диршау. Если бы не отец, произошла бы гораздо более тяжелая катастрофа, поэтому его посмертно наградили медалью за отвагу».

Вначале следующего года я решил брать уроки игры на скрипке — инструмент остался мне от брата, однако нас призвали во вспомогательные зенитные части противовоздушной обороны, а теперь для скрипки, пожалуй, уже поздно, хотя отец Альбан не устает уговаривать меня все-таки учиться играть на скрипке, как раньше он поощрял меня записать историю про кошку и мышку: «Просто садитесь, дорогой Пиленц, и пишите. Правда, ваши первые поэтические опусы и короткие рассказы носят довольно кафкианский характер, но литературный стиль у вас вполне оригинален, поэтому либо беритесь за скрипку, либо избавьтесь от бремени с помощью пера — ведь Господь не зря одарил вас талантом».

Итак, мы попали на береговую батарею — она одновременно была учебной зенитной частью Брезен-Глетткау и располагалась за дюнами и камышовыми зарослями; посыпанные галькой дорожки вели к казарменным баракам, пропахшим смолой, нестираными носками и поморником, которым набивали матрацы. Можно много порассказать о буднях рядового вспомогательных частей противовоздушной обороны, о гимназисте в военной форме, которого с утра учат по обычной программе седовласые гимназические преподаватели и которому во второй половине дня приходится зубрить наставления для зенитного расчета и секреты баллистики, однако здесь повествуется не моя история, не история Хоттена Зоннтага, наивно хвастающегося силой, и не банальнейшая история Шиллинга — тут идет речь исключительно о тебе, а Йоахим Мальке никогда не служил во вспомогательных частях противовоздушной обороны.

Ребята из школы Хорста Весселя, которые также проходили военную подготовку на береговой батарее Брезен-Глетткау, подкинули нам новый материалец, хотя мы и не вели с ними пространных разговоров, начинавшихся байкой про кошку с мышкой: «Его призвали на имперскую трудовую службу перед самым Рождеством. Ускоренным порядком выдали аттестат зрелости. Впрочем, экзамены никогда не являлись для него проблемой. Он же старше нас. Его подразделение находится в Тухольской пустоши. Может, они торф добывают. Говорят, там неспокойно. Партизаны пошаливают и все такое».

В феврале я поехал в Оливу навестить Эша, который с переломом ключицы лежал в госпитале ВВС. Он попросил у меня сигарет. Я дал ему сигарет, а он угостил меня липким ликером. Долго у него я не задерживался. По пути к трамвайной остановке на Глетткау я сделал крюк через дворцовый парк. Хотел посмотреть, цел ли еще старый грот-шептун. Грот был цел, и выздоравливающие горные егеря проверяли с медсестричками его акустические свойства. Они перешептывались с противоположных концов грота через пористую каменную породу, смеялись, шептались, смеялись. Мне шептаться было не с кем, поэтому я задумчиво побрел по аллее, похожей на туннель из-за сросшихся над ней голых колючих ветвей, на которые не садились птицы; пугающе сужаясь, аллея вела от дворцового пруда и грота-шептуна прямиком к Сопотскому шоссе. Навстречу мне вслед за двумя медсестрами, которые вели хромающего, гогочущего, хромающего лейтенанта, двух бабушек и малыша лет трех с детским — правда, молчащим — барабаном в руках, шел еще кто-то, вырастая из февральского сумрака колючих ветвей тоннеля: я столкнулся с Мальке.

Встреча смутила нас. К тому же она состоялась на аллее, сужающейся перспективно вверх и растворяющейся там без боковых дорожек, отчего возникало торжественное и какое-то стеснительное чувство, будто нас свела то ли судьба, то ли фантазия паркового архитектора эпохи рококо; я до сих пор избегаю дворцовых парков, строго расчерченных неизбежными аллеями в духе старого доброго Андре ле Нотра.

Естественно, мы сразу разговорились, причем я не мог отвести взгляда от его головного убора, ибо тот являл собой верх безобразия, пусть даже такие головные уборы носили все работники имперской трудовой службы, а не только Мальке: непропорционально высокая тулья цвета высохших экскрементов поднималась над козырьком, раздвоенная сверху вмятина на манер мужской шляпы; именно из-за этой складки форменный головной убор имперской трудовой службы получил прозвище «жопа с ручкой». На голове Мальке он выглядел особенно нелепо. Складка казалась гротескной пародией на его прямой пробор, хотя от этого пробора Йоахиму Мальке на время трудовой службы пришлось отказаться; тонкокожие, мы стояли друг перед другом, окруженные колючими ветвями, — к тому же вернулся маленький сорванец, уже без бабушек, зато с грохочущим барабаном, он обвел нас подобием магического полукруга, после чего, стуча в барабан, ушел по сужающейся аллее.