Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

Тихо. Только перестук колёс. Тени и световые пятна, изредка мелькающие за окном.

В третий раз за последние восемь часов я остаюсь один на один с Ксюшей. За это время она ни разу не произнесла ни звука…

А может, она… (я попытался найти в своём внутреннем ангаре когда-то слышанное слово)

«немая» — вот оно.

Может, она действительно немая.

Дверь отъезжает в сторону:

— Чайку желаете? — это проводница с подносом, на котором позвякивают несколько стаканов.

— Да, — говорю я, — мне один.

Проводница ставит поднос на стол. Я лезу в рюкзак за деньгами. Потом спрашиваю у лежащей на верхней полке:

— Ксюша, ты чай будешь?

Кивнула.

— Тогда дайте четыре. Вдруг остальные тоже будут, — говорю я, протягивая деньги. Располагаюсь на нижней полке. Беру свой стакан, размешиваю сахар.

— Ненавижу, когда меня называют Ксюша.

Значит, не немая. А голос ничего, приятный. Спустилась вниз, села напротив, взяла стакан в обе руки. Смотрит светлыми глазами. Дует на кипяток.

— Меня зовут Ксения. Называй меня так.

— Ладно.

Молча пьём чай, пока не возвращаются Вера Петровна с Лёшей. Малыш сразу тянется к стакану.

— Нет! — строго говорит мама, одергивая сына. — Нельзя тебе чай! Ты меня что, всю ночь будешь в туалет гонять, а?

Ксения едва заметно улыбается. Я тоже — едва.

Потом все укладываются спать.

Я зеваю. Поудобней устраиваю правую руку. И почему-то почти сразу засыпаю.

Просыпаюсь, как всегда, резко. Как будто поспал всего пару мгновений. Но понимаю, что уже глубокая ночь.

Лезу под подушку за часами: так и есть, три часа ночи. Зеваю и бросаю взгляд на соседнюю полку.

Проплывающий за окном фонарь на секунду выхватывает её из полутьмы, словно фотовспышка. Я сразу отворачиваюсь.

И лежу без сна целый час.

Мучительно изнывая от дискомфорта, который доставляет заставшая врасплох эрекция. Вместо того чтобы спать, Ксения в той же позе, в которой читала журналы, лежит и смотрит на меня.

Только на ней абсолютно нет одежды.

Никакой.

«Что? — думаю неподвижный внешне, но мечущийся, словно зверь, внутренне. — И тебе я кажусь не серой геометрической фигурой, а большим разноцветным пятном?!»

«Ну-ну! — с неожиданной злостью думаю я. — Мы это уже проходили! Одна уже пялилась на меня своими чёрными гляделками! И куда это её привело?!»

Неожиданная злость удивляет меня и успокаивает. И я засыпаю.

— Таможенный контроль! Приготовьте паспорта, пожалуйста! — это проводница предупреждает.

Раннее утро. Вот она — граница. Мощный прилив адреналина: я прямо чувствую, как он шумит, растворяясь в моей крови и убивая остатки сна. Ну что же, я готов.

Достаю свой паспорт и в сотый, наверное, раз просматриваю его. Понимаю: даже если Сид решил подшутить надо мной и всунул какое-то фуфло из магазина сувениров, я знать это не могу. Потому что не знаю, как должен выглядеть настоящий заграничный паспорт. Зато пограничники и таможенники отлично знают. Сейчас и проверим.

Первыми появляются люди в зелёной форме с собакой. Та мимоходом суёт нос в купе.

— Собачка! — восторженно говорит Лёша.

Потом двое с дипломатами. Быстро ощупывают взглядом верхние полки. Просят показать, что под нижними местами.

— Теле, видео, аудиоаппаратуру везёте?.

Мы с Верой Петровной отрицательно покачиваем головами. Уходят.

Вот и те, кому мы по очереди протягиваем паспорта.

Сначала Вера Петровна.

— Дочке сколько лет?

— Пятнадцать… Ксюша, покажи свой паспорт!

Та протягивает красную книжечку. Пограничник смотрит пару секунд. Достаёт печать и —

Щёлк! Щёлк!

в обоих паспортах. Возвращает владельцам.

Я протягиваю свой.

По-моему, у меня вместо крови один сплошной адреналин.

В сотый раз за последние несколько суток.

Пограничник смотрит на фото.

Потом на меня. Листает пару страниц. Я взмок:

Зачем?! У Веры и Ксении не листал! Или листал?! Не помню!!!

Паника. Вой сирен и взрывы — удары сердца.

— Родственники? — кивает на соседей. «Нет», — машу головой. Достаёт печать. Щёлк.

— Ласково просимо до Украины.

Отдают честь и уходят.

Блин! Я скоро привыкну к таким эмоциональным встряскам? Станут для меня обычным делом? Или сдохну от передозировки ужаса и страха?

— А говорили, все вещи перетряхивают, — сказала Вера Петровна. — Ничего, оказывается, не перетряхивают…

Я перевожу дух. Поднимаю глаза на верхнюю полку:

Так тебе пятнадцать, милая Ксения?

Хм… Вспоминаю Сида: «Чует мое сердце — где-то в верхах продвигают свои интересы высокопоставленные педофилы. Смотри: сначала совершеннолетие с четырнадцати, теперь браки разрешены с того же возраста… Похотливые стариканы могут пердолить любую Кисю-Лялю, и ничего им за это не будет. Если по обоюдному согласию. Скоро, мля — инцест узаконят. И зоофилию… А моя-то, ну никак не выглядела на свои четырнадцать. Всё при ней. Я и думал, что ей восемнадцать… Акселерация…»