Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

Мне туда.

— О!

Я вздрогнул. Леха махнул головой:

— Видишь, догнали.

В редеющем уже тумане наш катер уверенно настигает натужно пыхтящий «Отважный», толкающий перед собой плавучую платформу с автомобилями.

Лёха выходит из машины. Я выбираюсь за ним. Прохладно.

— Да, — говорит Лёха, — я бы со своей колымагой сюда не поместился.

Паром действительно уставлен машинами настолько густо, что даже непонятно, как столько машин могло влезть на такую небольшую площадь?

— Халтурят, суки, — выпустив клуб пара изо рта, произносит мой попутчик, — хотят денег побольше срубить. Инструкцию нарушают, козлы. Напихали тачек, как килек в консерву. Там даже двери открыть сейчас нельзя в легковушках, чтобы поссать выйти. Так и будут до Тарко-Сале терпеть ещё часов двенадцать. Или в бутылки из-под минералки мочиться, бардак…

Он достал сигарету, закурил и продолжил:

— А если эти, на буксире, неправильно центр тяжести определили, то сейчас где-нибудь на повороте «камазик», вон тот, — Лёха ткнул пальцем, — тентованный… Перевесит в свою сторону и перевернётся всё это корыто. И конец всем.

Я промолчал. Только засунул руки поглубже в карманы.

— Было уже такое пару лет назад. Частник один купил катер, нанял алкашей каких-то, натромбовал на паром машин и перевернул всю тусню на первом повороте. Человек шестьдесят загубил, урод… Машины потом недели две ещё доставали.

Наш безымянный серый буксир уже начал обгонять своего брата-близнеца. В центре платформы несколько грузовиков. Один рефрижератор с белой надписью по синему «Зап. Сиб. Транс». Такой же подвёз меня от Тихого к речному порту.

— Лёха! — голос со стороны рубки, перекрикивающий гул двигателя. Мы оба поворачиваемся. Один из «оранжевых жилетов» спрашивает знаками: «Курить есть?» Лёха кивает и лезет в карман. Нераспечатанная пачка летит в сторону матроса. Тот ловко ловит её одной рукой. Кивает: «Всю можно?». «Ага, — кивок в ответ. «Спасибо, зёма!» — выставленный вверх большой палец.

— Да ладно, — говорит мой спутник в спину уходящему «жилету», — не жалко.

Потом мне:

— Слышь, тёзка, чё мы так и будем, как дураки, на «Лёху» вдвоём откликаться?

Я пожал плечами.

— Короче, чтобы не путаться, называй меня «Сид», понял? Фамилия у меня Сидоров, поэтому для кентов я с детства Сид, понял?

Я кивнул.

— А меня, сколько себя помню, Дровосеком называли. Дро, то есть…

Сид хмыкнул:

— С чего это?

— Да так…

— Прикольно. Ну чё, здорово, Дро…

Он протянул руку. Я свою.

— Здорово, Сид.

Так мы познакомились во второй раз.

Через пару часов туман рассеялся. Буксир наш плыл с постоянной скоростью, рождая волны и оставив далеко позади «Отважного». Леха-Сид, покопавшись в настройке радиоприёмника, так ничего и не поймал, выкурил пару сигарет, помочился в реку и, забравшись на просторное заднее сиденье, заснул.

— Если чё, буди… — сказал он прежде.

Вот спит. А я смотрю на проплывающие мимо чахлые леса, осыпавшиеся песчаные берега, небольшие островки… Больше ничего. Но мне всё равно. Главное, что двигаюсь вперёд.

…Где это — Ялта? Наверное, очень далеко, раз Сид ухмыльнулся, когда узнал, что мне туда. Всё равно. Я хочу узнать: кто я?

Муха… Какая она? Как я узнаю её? Хотя, если она помнит мои слова, узнает меня сама. А может, и нет. Не знаю. Хочу знать.

Я начинаю проваливаться в дрёму. Засыпаю. И снится мне.

Обычное.

Пустота.

Чёрная.

Ничего.

Хлопнула задняя дверь. Это Сид проснулся и стоит, кутаясь в куртку, возле правого борта. В зеркале бокового обзора я вижу, как он прикуривает сигарету. Потом удаляется в сторону рубки.

Смотрю по сторонам. Ничего не изменилось: тот же песок и ёлки. И река. Иногда попадаются небольшие плавучие конструкции. Сид сказал мне, что это буйки, отмечающие глубину. Вернее, мели. Буйки подмигивают красными огнями. На некоторых сидят белые птицы. Смотрю на часы. Через час в больнице завтрак. Понимаю, что хочу есть. И что еды у меня с собой нет. Что ж, потерпи…

Терпеть пришлось недолго. Вернувшийся Сид достал из багажника пластиковую коробку с бутербродами и термос с кофе.

— Ещё часа три-четыре плыть, — сообщает он, проглотив последний кусок колбасы. Самые длинные три-четыре часа в моей жизни. Этой жизни.

Река постоянно петляет. Катер даёт крен вправо… Теперь — влево…

Моё нетерпение словно отступило на расстояние вытянутой руки. Оно не толкает меня требовательно в спину. А просто жёстко прикасается кончиками пальцев к моим плечам.