Александр Кабаков - Стакан без стенок (сборник)

…На рассвете Yong street уже была забита народом под завязку, шла сплошная толпа, и представить себе здешнюю ночную пустоту было невозможно. Никакого мексиканского бара я не увидел – возможно, он возникает здесь только по ночам, как ориентир для сумасшедших балетоманов из России. Правда, я его и не особенно искал – не до того было: я усаживался в машину, чтобы ехать на Ниагару.

Дорога действительно была похожа на русскую (не покрытием, конечно): ее заметала поземка, небо над ней хмурилось, лес угрюмо темнел по обочинам. Только все это казалось таким же неестественно большим, как Yong street …

А водопад замерз. Он стоял невообразимой и необозримой стеной зеленоватого льда вертикально, стоял, а не падал. Как еще один небоскреб. В то, что видишь собственными глазами, было невозможно поверить и не у кого спросить, не сон ли это, – на смотровой площадке ни души.

Меня пробрала дрожь от ужаса и холодного ветра. Что ж это здесь делается, думал я, куда девается народ в неурочное время? Да, сейчас еще очень рано, но где они все? Ночное безумие возвращалось.

Однако тут подвалил автобус, потом еще один, появились канадские дети в ярких толстых куртках и вездесущие японцы, фотографировавшие всё подряд и непрерывно, потом толчея сделалась непроходимой, и за спинами скрылся водопад…

А потом я улетел из Канады.

Не знаю, буду ли в ней еще когда-нибудь. Возможно, мне всё это померещилось – бесконечная пустая улица, само собой играющее пианино, стоящая вертикально застывшая вода, высоченные ели и дома еще выше. «Так похоже на Россию…» Пожалуй, это была материализовавшаяся метафора ностальгии: всё есть, и даже больше, чем надо, но пусто, нет людей именно тогда, когда хочешь их видеть. «…только всё же не Россия».

Я заблудился в Риме.

Этому предшествовало долгое, многолетнее приближение к Риму, и в конце концов я там заблудился.

Когда отменилась выездная комиссия райкома, в которой дряхлые (официально они назывались «старые») большевики спрашивали каждого намылившегося за рубежи великой социалистической Родины, готов ли он к возможным провокациям, и, как правило, приходили к выводу, что не готов… Да, так вот – когда рубежи ослабели и продырявились, я за несколько лет объехал едва ли не всю Европу, смотался в Штаты и даже в Австралии провел месяц, во как.

А в Италию всё не ложилась дорога.

Никто меня туда не звал ни на презентацию уже вышедшей там книги, ни по какому другому делу, а туристом я быть не люблю и не очень умею. Мне нравится смотреть достопримечательности на бегу, мимоходом с одной деловой встречи на другую или выйдя рано утром, до завтрака, без всякой цели и даже без карты из гостиницы. Случайно сворачивать в случайные улицы, когда коммунальные работяги совершают утренний туалет города, топать по свежевымытым «священным камням Европы»… Но вот в Италию все никак не вели меня дела.

А тут не так давно впервые привели, да и понеслось – один раз съездил, второй…

Я стоял в мелком дожде на знаменитом флорентийском мосту, который, в сущности, просто оживленная торговая улица, вроде Столешникова или Кузнецкого, и пытался понять, что превращает эту толкучку в законченное произведение искусства. Дворцы вокруг, на обоих берегах реки? Дворцы, конечно, хороши, но не в них одних дело. Перспективы набережных? Потрясающие, но в каком старинном крупном городе нет перспектив. Нет, что-то дополнительное ко всей описуемой прелести было в этом серо-голубом мокром воздухе; в этом шуме, состоявшем в основном из человеческой речи, а не из машинного рева; в запахах более сложных и менее определенных, чем просто запах очень хорошего кофе и только что испеченных булок.

Я сидел в уличном кафе в Вероне, в щели между уходящими в чернильное небо стенами, в которых маленькие окна начинались на уровне третьего этажа, и где-то там же висел балкон Джульетты. Было зябко, дощатый стол стоял косо, металлические ножки стульев трещали гравием, мы – несколько русских писателей – дурачились, коллективно сочиняя вслух ернические стишки, и нельзя было вообразить более подходящее место для обитания литературы.

Я ехал по ночному сверкающему шоссе в сторону Перуджи, а потом мы свернули и поползли вверх по грязноватому проселку, и на самом верху стоял большой дом, и открывался вид на темные долины и черные леса, и какая-то мелкая живность мелькала тенями по углам террасы.

…А потом я заблудился в Риме, попав в этот город впервые.