Катрин Панколь - Мужчина на расстоянии

Я мчалась бегом из школы, чтобы к твоему приходу быть самой красивой.

Я постоянно выдумывала что-нибудь новое, чтобы ты желал меня все больше и больше. Наша постель была моим царством, и я с каждым днем все сильнее втягивала тебя в свою игру, увлекала за собой. Помнишь клятву на крови в «Старой любовнице»? Помнишь, как однажды вечером я вскрыла вену на руке, чтобы ты выпил моей крови и мы с тобою, таким образом, были бы связаны до самой смерти?

Я не играла, Дэвид. Я действительно в это верила.

До самой смерти…

Шли годы, но мы их не замечали. Счастье проходит бесследно, оно подобно падающей звезде. Перед глазами сменяются ослепительно яркие картины, не оставляющие в памяти ни малейшего отпечатка.

Мы жили в своей скорлупе. Марко растворился в нашем романе. Он жил нашей жизнью, нашей любовью, нашей страстью. Его сердце билось с нашими в унисон. Он дышал в том же ритме, что и мы. Наше влечение, наше противостояние поглотили его без остатка.

А тем временем на первом этаже мой отец выпекал пиццу, и мучил Марию так же, как прежде мучил нашу мать. По вечерам он подсчитывал выручку и мечтал, что закупит новые печи, закажет новенькую неоновую вывеску, сделает заведение богаче и просторнее. Он поставил новые столики, увеличив зал за счет жилых комнат, и, тем самым, еще больше оттолкнул нас от себя. Мы укрылись в твоей берлоге. А отец, завершив расчеты и вдоволь намечтавшись, каждую ночь забирался на послушную Марию, которая делалась все мягче и рыхлее, словно старый матрас, не способный даже скрипеть.

Глядя на нее, я клялась, что ни за что не повторю ее судьбу и судьбу своей матери.

Я разделяла твои мечты, твои тщеславные устремления.

И увлекала за собой Марко.

В этом была моя единственная вина, моя роковая ошибка.

Марко. Он только что потерял мать и всем сердцем привязался к нам. Он был старше меня на два года, но я стала соломинкой, за которую он в отчаянии ухватился. Я была черной, как ночь, а он — светлым, как день. Я была сильной, а он хрупким, я — решительной, а он — робким. Когда мама умерла, он стал делать ей искусственное дыхание. «Не уходи, — бормотал он, — не уходи». И, повернувшись ко мне, умолял: «Кей, ну сделай же что-нибудь, прошу тебя…» Он держал мать за руку до тех пор, пока ее не положили в гроб из светлого дерева. С тех пор брат ни разу не взглянул на отца, не сказал ему ни слова, даже близко к нему не подошел.

Дэвид, ты заменил ему отца.

Ты сам заставил его в это поверить.

Ты выдумал ему будущее, точь-в-точь как у тебя. Ты записывал его на теннис, на английский, на французский бокс. («Самый стильный вид спорта, — восклицал ты, — для настоящих джентльменов, которые дерутся прямо в смокингах!») Ты учил его фехтованию и боевым искусствам. Учил водить машину, делать заказ в ресторане, разглядывать девушек, одним свистком подзывать такси. Ты покупал ему костюмы на размер больше, чтобы он держался, как мужчина.

Он подражал тебе во всем. Он верил в то будущее, которое ты ему выдумал. Я внушила ему, что между мной и тобой есть место и для него.

Я действительно верила в наш тройственный союз, в наше общее великое будущее. Выбравшись из скромной пиццерии в доме номер 20 по улице Сантье-Мари, мы будем подниматься все выше и выше…

Мы будем счастливы и знамениты.

Все трое.

По вечерам мы просматривали фильмы твоего отца. Ты комментировал: «наезд», «отъезд», объяснял, как выстроены планы, какие детали попали в кадр, как сыграли актеры. Ты показывал нам, где располагалась камера, какую перспективу выбрал оператор, какую изобретательность проявил монтажер. Ты покупал нам книги, учил представлять историю в картинках. Ты открыл нам красоту слов, законы построения сюжета, важность деталей…

Ты научил нас всему.

Все, что я знаю, все, что я в этой жизни люблю, пришло от тебя, Дэвид.

Ты меня создал.

Когда ты ушел…

Я будто разучилась жить.

Я шла по улице с опущенной головой, с потухшим взором.

В ответ на бесстыдные взгляды я робко отводила глаза.

Я забыла, где всходит солнце и где оно заходит, не замечала, как день сменяется ночью, не чувствовала холода и зноя, не ощущала голода и жажды.

Я разучилась жить.

Все, что я когда-то знала, ушло вместе с тобой.

Но самое страшное, Дэвид, это то, что ты сделал с Марко.

Покинув нас, ты украл у него жизнь.

В тот день мой брат умер.

Умер, глядя как корабль отплывает от пристани, как ты машешь нам рукой.

Умер, вернувшись в гостиницу и прочтя твою записку.