Хосе Сампедро - Река, что нас несет

Нагнав его, Дамасо крепко схватил мальчишку, но бить не стал, а принялся нашептывать ему проникновенно и задушевно:

— Я не собираюсь тебя трогать, дурачок, хотя ты мне здорово врезал. Всегда так делай, потому что все вокруг злые. А не будешь швырять камни в других — лучше сразу подыхай, не то забьют… Все люди злые. И твой отец, который не пришел тебя защитить, и Американец, и Паула, и…

— Нет, Паула не злая, — возразил мальчик, пораженный тем, что его не бьют.

— А я говорю — злая, потому что она всем нам нравится, а это самое большое зло. И тебе она тоже правится, не отнекивайся… Даже эта река, по которой нас тащит наша бедность, — злая. Кругом зло. Ну-ка, парень, скажи мне теперь, какой мир?

— Злой! — сплюнул мальчик яростно, как взрослый. — Злой! Злой! А ты самый злой из всех, самый гадкий, самый плохой!

— Вот, вот! Так и надо, — улыбнулся Дамасо, отпуская мальчика, который, отпрыгнув в сторону, застыл на месте. — Теперь ты говоришь как настоящий мужчина.

Дамасо поднес платок к раненому уху и приблизил свое лицо к мальчику.

— Здорово ты мне заехал! — произнес он удовлетворенно. — Ты ведь доволен, правда? Знаешь, а из тебя кое-что выйдет, парень! — заключил он. — Когда мы будем в Аранхуэсе, я подарю тебе наваху на память о Дамасо, чтобы ты по забывал, чему он тебя учил.

Шеннон слушал их, оставаясь незамеченным. Он хотел вмешаться, возразить, воспротивиться столь пагубному воздействию на мальчика, почти убийственному для его души. Но что он мог сказать, пережив то, что было в Италии, и последовавшее затем отчаяние? Новая же надежда, если она и зародилась в нем, была еще слишком слаба! Что значила она рядом с могущественной силой, которую олицетворял Дамасо?

И Шеннон молча отступил. Возможно, он поговорит с мальчиком когда-нибудь потом, когда они будут одни… Если сумеет найти нужные слова.

На сей раз не пастух и не охотники, изредка подходившие к реке, а многолюдное шествие, столь необычное в горах — целый караван пеших и всадников, — спускалось вниз по тропе. Для одной семьи их было, пожалуй, слишком много, хотя там были и женщины с детьми.

— Кто бы это мог быть? — спросил Американец у Сухопарого.

За прошедшую неделю миновали отмели Ла-Парильи и плотину Лас-Хуитас. Теперь они были между тесниной Альбанкехо и соляными разработками Ла-Инесперады.

— День добрый, — поздоровался старик, ведший за собой мула. Он, как и все остальные, был одет в черный воскресный костюм и выглядел торжественно. — Как брод?

— День добрый, — ответил Американец. — В полном порядке. Даже пяток не замочите. Куда это вы направляетесь?

— На процессию в Отерон.

— И то верно! — воскликнул Сухопарый. — Ведь сегодня страстная пятница!

— В этой глухомани, — сказал Балагур, — не мудрено забыть даже о смерти господа бога!

— Уж я-то не забыл, — произнес Четырехпалый, имея в виду свои тайные молитвы и покаяния последних дней.

Сплавщики с радостью встретили это известие. Страстная пятница и светлое воскресенье были единственными днями, когда можно было позволить себе не работать. Странно было, что их капитан но учел этого обстоятельства. Не успели они удивиться, как он собственной персоной показался чуть ниже по течению, верхом на осле, которого вел за собой его конюший. Это был представительный пожилой мужчина в хромовых сапогах, с цепью от часов на поясе и в совсем еще новом сомбреро. Он высокомерно приветствовал сплавщиков. Шеннон, обменявшись с ним несколькими словами, лишний раз убедился, что в Испании люди беседуют между собой, как на государственных переговорах: дружественно, однако не забывая о собственном достоинство и независимости.

Сплавщики поглядывали друг на друга, пока на противоположном берегу, за холмом, постепенно скрывались путники.

— А, черт! Торчать тут, когда все добрые христиане идут на процессию в Отерон!

— Перестань чертыхаться в день смерти Христовой, Сухопарый! — одернул его Балагур.

— У гроба господня мы могли бы получить отпущение грехов, — добавил Четырехпалый.

— Да, нечего сказать, в таком виде нам только и идти куда-нибудь, — усмехнулся Дамасо.

И действительно, вид у сплавщиков был довольно плачевный… Бороды всклокочены, ноги обуты в альпаргаты, одежда грязная, рваная. Словом, они совсем по походили на одетых по-праздничному путников, которые отправились в Отерон.

— Мы как разбойники с большой дороги, — заключил Белобрысый.

— Подумаешь, — усмехнулся Сухопарый, — Нас иначе и не называют.