Федерико Андахази - Книга запретных наслаждений

Однажды на закате дня Гутенберг удостоверился, что на дороге к горе нет крестьян из соседней деревни, и, вооружившись посохом и светильником, решил подняться и собственными глазами увидеть, что представляют собой эти так называемые развалины. Как он и предполагал, подъем затруднялся с каждым уступом, острые камни впивались в подошвы его ботинок и даже кололи ступни. Когда Гутенберг в конце концов достиг границы каменного пояса, он понял, что кусты еще больше усложняют его продвижение. Зеленые ветви, как змеи на голове горгоны Медузы, расползались в стороны, охватывая все, что встречалось на их пути. Гутенберг то и дело натыкался на острые шипы. Ветер на вершине горы завывал, путаясь в кронах деревьев. Солнце закатилось за неровную линию холмов, оставив после себя лишь фиолетовое пятно, которое сливалось с тревожными темными облаками.

Когда Иоганн подобрался к вершине, небо окончательно померкло. Бледные отсветы лампадки перепрыгивали с ветки на ветку, их дрожащие тени наполняли неуверенностью и самого Гутенберга. Внезапно все вокруг показалось ему не просто живым, но одушевленным, как будто вовсе не ветер колебал ветви. В горле у Иоганна вырос ком невыразимой тоски. Ноги его то и дело путались в ползучих отростках, которые, точно длинные кривые руки, наделенные собственной волей, старались преградить нежеланному гостю путь наверх. Сердце Гутенберга скакало в бешеном галопе, и не только из-за трудного подъема. Тревога его возрастала с каждым шагом. Он пытался успокоить себя мыслью, что, возможно, просто попал под влияние легенд, витавших над этим местом. Неожиданно Гутенберг споткнулся, посох не помог ему удержать равновесие, и он покатился по склону. Иоганн уже испугался, что сорвется с уступа, но тут что-то ухватило его за одежду, и стремительный спуск прервался.

Когда Гутенберг рассмотрел, какую защиту приготовило на его пути Провидение, сердце его замерло: то была белая, холодная, мертвая рука. Иоганн попробовал встать и освободиться, но пальцы накрепко вцепились в край его одежды. Подобно мошке, которая стремится вырваться из паутины, Иоганн с каждым движением увязал все сильнее: руки его путались в ветках, а когда он в отчаянии задергал ногами, камни из-под башмаков полетели в пропасть. А потом Гутенберг сквозь густую листву разглядел лицо, которое в буквальном смысле вылезло из-под земли и пялилось на Иоганна мертвыми глазами, абсолютно белыми, лишенными зрачков и радужной оболочки. Лицо было такого же мраморного цвета, как и рука, не отпускавшая Гутенберга. Гравер попробовал применить силу, он заколотил по своему пленителю кулаками, но это было то же самое, что стучать по скале. И тогда Гутенберг понял, что погиб.

Происхождение Монастыря Почитательниц Священной корзины было куда более древним, чем могло себе вообразить большинство самих почитательниц. Корни этой общины уходили в такие глубокие слои, куда не проникала память даже самых далеких династий. Если говорить точно, это была последовательность нескольких линий. Начало общине было положено на заре Вавилона, во время правления амореев, [38] Амореи — кочевой западносемитский народ древней Передней Азии. когда этот город еще не обрел своего величия.

В жалком борделе на окраине занималась своим ремеслом группа свободных проституток под водительством Шуанны, самой старшей из них. Этот маленький лупанарий — комната, разделенная на части выцветшими занавесями, единственной роскошью в которой были лежащие на полу вытоптанные ковры, — ничем не отличался от соседних публичных домов, которые образовывали неровный глиняный пояс вокруг зарождавшегося города. В этих скромных апартаментах ученицы Шуанны предлагали себя мелочным торговцам, пастухам и горожанам, которые отваживались выйти за стены, в мрачный пригород, населенный ворами и разбойниками худшего пошиба. Маленький бордель, как и все соседние заведения, находился в непростых отношениях с властями, его судьба зависела от настроения вечно сменяющихся мелких чиновников: хрупкие домики без всякой причины легко могли разрушить, а их обитательниц — бросить в тюрьму. Время от времени какую-нибудь старую проститутку для примера забрасывали камнями. Однако понемногу, постепенно женщины восстанавливали стены и кровлю и снова принимались за работу, и никто не мешал им до следующей смены настроения власть имущих.

А правители в первую очередь думали о накоплении богатства, чтобы использовать его к собственной выгоде. Если у них оставались излишки, их тратили на нужды общества, так что возмущение народа никогда не доходило до той точки, в какой правители рисковали бы головой. Проститутки не только поддерживали веселье в мужчинах, но вдобавок способствовали приросту казны — тем, что выплачивали налоги. Во времена тучных коров правители почитали себя победоносными воинами нравственности и принимались сносить бордели, бросавшие нехорошую тень на город. Однако, если коровы начинали тощать и никакими денежными поступлениями нельзя было побрезговать, сборщики вдруг переставали ощущать стыд, когда стучались в двери лупанариев, чтобы собрать свою безжалостную дань.