Валери Домен - Крутая тусовка

Эрик сразу же влюбился и в картину, и в японскую столицу. Это напомнило открытие, которым стал для него город-космополит Нью-Йорк за восемь лет до этого, когда он поднялся по ступеням из подземного автовокзала и увидел Большое Яблоко. Он выворачивал шею, снял кепку, чтобы лучше увидеть стрелы небоскребов, и провел за этим занятием целую вечность. Когда он снова вернулся в суету окружавшего его мира, было уже почти темно. Словно после попойки, он добрел, шатаясь, до первой кофейни на Бродвее и осушил содержимое двух кофейников на глазах официантки, смотревшей на него удивленно и насмешливо.

Нью-Йорк жил своей жизнью, дышал, принимал наркотики. Токио был совсем иным. Вначале он показался ему пузырем. Первое посещение имело место в августе, и у Эрика сложилось об этом городе смешанное чувство привлекательности и отвращения. Днем было очень влажно и жарко, его майка прилипла к телу и явно не желала отклеиваться от него. Всякий раз, когда он об этом вспоминал, по лбу его начинали стекать капли пота. Но эти до отказа забитые народом улицы, где в определенные часы наблюдалась массовая миграция темных костюмов и белых носков, его впечатлили, даже чрезвычайно взволновали. После первой своей деловой поездки — на открытие бутика Шалека — он понял, что больше не сможет жить без этой страны. Он был словно железная стружка, притягиваемая мощным магнитом. За два года он побывал там пять раз. Он не понимал, зачем именно он туда ездил, но когда автобус с аэровокзала въезжал в пригороды этого мегаполиса, на глаза его наворачивались слезы. Нечеловеческий облик этого города, его необъяснимая тайна вызывали у него странное чувство того, что его больше нет. Он, полумужчина-полуженщина, становился одним из номерков и растворялся в этом пейзаже, терялся в огромном нечеловеческом сообществе. Он неоднократно подавлял в себе непреодолимое желание завопить от переизбытка радости на улицах японской столицы, где он бродил словно робот, хотя никогда не чувствовал себя более живым, не смотрел никогда и никому в глаза, скрывая улыбку ладонями. Случалось, его толкали, но он поступал как все: продолжал идти своей дорогой. Он гулял так часами, ни о чем не думая, инстинктивно ориентируясь в лабиринтах улиц и ни разу не заблудившись там.

К концу дня он, что бы ни случилось, возвращался в прохладный «Гранд-отель» в деловом районе города. В номере, надев на себя бело-голубое кимоно, вязаные хлопчатобумажные носки, он готовил себе чай. Чашки, чайник, порошок стояли на круглом подносе с рисунком акварелью: синицы и ярко-зеленые кусты. Это напоминало ему детские столовые приборы на его кухне, ту миниатюрную посуду, которая подавалась его куклам-голышам из целлулоида, сидевшим за крошечными чашечками с водой и пеплом сигары, заменявшим кофе. Эрик понял, что его поездки в Японию помогали ему оживить те счастливые воспоминания детства, словно в него вливалось вдохновение. В этом загрязненном шаре он большими глотками вдыхал в себя кислород, и всегда случалось чудо: он начинал чувствовать себя легким, словно листик, летающий над парками и домами в самые прекрасные дни осени, а затем мягко ложащийся на свежепостриженный газон. В Париж он возвращался, находясь в состоянии эйфории, с расширенными легкими.

Там ритм его жизни был намного более напряженным. Он не отказывал себе прогулять несколько ночей подряд, прежде чем поставить себя, как он называл, в кавычки. Тогда он запирался у себя под крышей, где его повседневная жизни становилась почти что отшельнической. Он засыпал, съев что-нибудь разогретое в микроволновой печи, просматривая по телевизору сериал « Побег » или « В Белом доме ». Вставал на заре, делал несколько упражнений медитации, садился за стол, чтобы съесть, как он любил говорить, «свой „стартовый завтрак“»: кашу с фруктами, свежеотжатый апельсиновый сок, тост с мармеладом из манго. Будучи любителем жизни, он то взрывался, двигался, перемещался, то, напротив, уходил в себя, чтобы остаться в вакууме, но никогда не впадал в ужасную меланхолию.

Стилизм стал его запасным выходом, когда шесть лет тому назад ему не повезло в одном клубе садомазохистов в Булонском лесу, где он согласился, чтобы его приковали к стулу у бара. Будучи слабым по натуре, он потерял сознание при первом же уколе вилкой его тогдашнего дружка, большого любителя плетки и наручников. Алекс очень легко переходил от фланелевого костюма к кожаному камзолу. Будучи садистом по натуре, он в тот вечер надумал поиздеваться над ним, оставив его в уголке без выхода с одним черным покрывалом на голых иссеченных плечах. Обитатели дома, в подвале которого он нечеловечески кричал, вызвали полицию, которая в эти кварталы приезжает незамедлительно.