Илия Троянов - Собиратель миров

Застонав, шейх Абдулла поднялся. Вечер вышел из-под контроля. Это твой последний шанс, увещевал его затуманенный внутренний голос. Возвращайся в комнату, запри дверь и ложись спать. Но дьявол не мог своего упустить, поэтому шейх уговорил себя, что ему якобы надо быть опорой для смятенного башибузука, и он пошел за ним на галерею, стащил его с балюстрады и настойчиво, уговорами и крепко вцепившись в его замаранный красный фустан, просил вернуться в свою комнату. Но Али Агха слушался его не больше, чем слушался бы своей жены. Безрадостные советы только распаляли его ярость. Он молотил руками вокруг себя, как слепой кулачный боец, но попадал по воздуху, всегда только по воздуху, потом вдруг остановился и опустил голову, точно вслушиваясь и ожидая озарения. Шейх Абдулла отпустил его. Возможно, буря кончилась и он может побыстрей распрощаться. Но нет, башибузук обрушился на ближайшую дверь и вышиб ее плечом, вломившись в помещение, где свет полумесяца освещал спавших на полу двух пожилых женщин рядом с их мужьями. Кто знает, что представилось их глазам, когда они проснулись, однако испуганными они совершенно не выглядели, а, приподнявшись, стали защищаться таким градом отборнейших ругательств, которые впечатлили даже албанского офицера нерегулярных войск. Он произвел организованное отступление, устрашаясь языков рокочущих женщин, сошел, пошатываясь, по узкой лестнице и рухнул на задремавшего ночного стража, чей храп сменился визгом. Среди спавших, а теперь пробудившихся слуг во дворе был и помощник Али Агха, молодой крепкий албанец, который пытался спровадить хозяина обратно в его комнату и просил шейха помочь. Но башибузука было уже не успокоить, он дрался, плевался и вопил…. Эй, вы, собаки, я вас обесчестил!.. До тех пор, пока другие слуги не ухватили его крепко за руки и за ноги. Они понесли его по лестнице наверх и втащили в комнату, сопровождаемые встревоженными и любопытными взглядами всех обитателей караван-сарая, на которых обрушивалась брань пьяного албанца: Эй, египтяне! Собачий род! Я вас обесчестил, я обесчестил Александрию, Каир и Суэц! С этими словами, едва очутившись на своей кровати, он впал в глубокий сон. В суматохе кто-то опрокинул бутылку раки, и босоногим слугам пришлось, спотыкаясь, выбираться из мокрого зловония. Шейх Абдулла взял флакон с благовониями, щедро побрызгал на пол и кровать и передал его снаружи перед дверью слуге Али Агха. Чтобы замести следы, сказал он. Когда он шел к себе, то увидел на другом конце галереи Хаджи Вали с лампой в руке, который пристально смотрел на него. Вовсе не укоризненно, как он ожидал. Разочарованно, самыми печальными глазами в Каире.

В месяц сафар года 1273

Да явит нам Бог свою милость и покровительство

Хаджи Вали

Моему сбившемуся с пути другу я мог дать лишь один совет: быстрее отправляйся в хадж. Я слишком хорошо знал, что последует. Весь караван-сарай будет теперь говорить только про эту ночь, про албанского башибузука, которому нет равных в злодействе, и про индийского врача, оказавшегося безграничным лицемером. Никто и не вспомнит, что чужеземный доктор многих лечил, ничего не требуя за свои труды. Его репутация была разрушена. Если бы он остался в Каире, ему следовало бы переехать в другой квартал. Как это понять? Такой хороший человек. И все равно, дьяволу удалось его заморочить, так что он отринул и почет, и уважение ради нескольких глотков алкоголя с сумасшедшим албанцем. Какое расточительство!

Кади: По-моему, довольно. Это отвратительно. И почтенный губернатор считает, что такие мерзкие писания помогают в поиске истины? Иных доказательств не требуется — его вера была просто маскарадом.

Губернатор: Если каждого, кому случиться порой выпить, исключить из числа истинно верующих, то община станет чрезвычайно невелика.

Кади: Такова, значит, сегодня официальная позиция калифата? Султан Абдул-Междид, по слухам, любит красный яд из Франции.

Губернатор: Я говорю о фактах. Даже здесь, в благословенном городе, как мне рассказывали, продается раки.

Шериф: А как мы можем этому помешать? Штрафы…

Кади: … весьма непоследовательны.

Хаджи Вали

Да, верно, я посоветовал ему не говорить, что он перс, потому что его повсюду встретят с презрением, а в Хиджазе, возможно, изобьют или даже убьют. Он послушно последовал моему совету, но разве из этого вытекает, что он всегда выдавал себя за кого-то другого? Впрочем, я так и не понял, за кого он себя выдавал. Он окутывал себя неясностью. Он говорил на множестве языков. Но передо мной притворяться было ни к чему. Я, конечно, видел, что он отступник. Нет, не в том смысле, о чем вы говорите, в это я не поверю. Он скрывал что-то другое. Он все время делал вид, будто принадлежит к шафиитской школе. Но это было не так. Видите ли, я понял, что он практикует такийя, как его научила его традиция. Вы сами знаете, шииты считают, что вправе скрывать свою истинную веру, при необходимости или при угрозе их жизни. Вот в чем дело. Он был шиитом. И точно — суфием. В остальном я не уверен.