Илия Троянов - Собиратель миров

— Имеется в виду божественная любовь?

— Божественная — в том смысле, что боги дали нам способность к ней. Но не любовь к богам, ей в данном произведении уделяется немного места.

— Я и не знал, что вы занимаетесь и такими темами.

— Вы ничего не знаете. Перед вами сидит величайший специалист по «Камасутре».

— Почему же вы мне раньше ничего не рассказывали, гуруджи?

— Ох, мой шишиа, путь знания долог. Кто идет в ученики к мастеру-миниатюристу, тому в первый год позволено рисовать только линии, круги и спирали на деревянных досках, и когда он достигнет в этом совершенства, ему разрешат изобразить цветок лотоса, оленя или павлина. И если цветы и звери найдут одобрение в строгих глазах мастера, ученик сможет участвовать в деталях миниатюры. Но это, мой шишиа, будет позволено ему лишь годы спустя. И ты полагаешь, я вручу тебе все наши сокровища за один раз? Не ощутишь ли ты скуку и пресыщение? Нет, тебе надлежит знакомиться с ними постепенно, и все-таки кое-что так и останется тебе неведомым.

— Я сгораю от любопытства, гуруджи. Когда я смогу прочитать эту книгу?

— Это будет непросто, мой шишиа. Как мне найти ее среди всех моих книг?

— Я мог бы помочь вам.

— Это тысяча книг. Часто у них склеены листы, а иногда утеряна заглавная страница.

— Работа не страшит меня.

— Я слышал, в книгах, что лежат долго, пыль — ядовита, и она накрепко оседает на легких, а если кого поразит — он будет кашлять всю жизнь.

— Не думаю, что это настолько опасно.

— Ох, я совсем забыл, «Камасутра» написана на санскрите.

— Как вы относитесь к двум дням санскрита в неделю?

— Причем сутрами, смысл которых открывается лишь тому, кто превосходно знаком не только с языком, но и со временем написания.

— И вы не верите в своего лучшего ученика?

— Мне надо подумать. «Камасутру» легко понять превратно.

— Может, вы научите меня хотя бы одной сутре? Как предвкушение.

— Одна сутра не помешает. Дайте подумать, мой шишиа, что подойдет мужчине вашего калибра. Я расскажу вам кое-что из шестой части, посвященной куртизанкам. Эти женщины, говорит Ватьсьяяна, в принципе, обобщая лишь сказанное до него Даттакой, мудрости которого, разумеется, основаны на трудах его предшественников, они никогда не предстают в истинном свете, они всегда прячут свои чувства: любят ли мужчину или ничего к нему не испытывают, находятся ли они с ним потому, что он доставляет им удовольствие, или же в расчете отобрать все богатство, которым он владеет.

II Aum Shubhagunakaananaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Ты припозднился.

— У меня нет больше денег на тонга.

— Все еще не нашел работы?

— Нет, ничего.

— А как же письмо, оно должно было пробудить впечатление?

— Меня прогоняли, прежде чем я мог его представить. Надо, чтобы кто-нибудь вначале прочитал это ваше восхитительное произведение, хотя бы один единственный фиренги. Это была моя ошибка. И я-то опытен в общении с фиренги! Что я себе выдумал. Я смешон, я знаю. Воображал, что заинтересую их. Как мне это пришло в голову? Мол, я, Наукарам — человек, который столько пережил, столько выучил, так изменился. А что видят незнакомые со мной фиренги? Да они меня не видят. Вообще не видят. Бёртон-сахиб меня бы не прогнал. Моя история пробудила бы его любопытство. Он потратил бы на меня хоть несколько минут. Я в отчаянии.

— Ну что ты, что ты, бхай-сахиб. Пусть один из этих фиренги лишь заглянет в то, что я написал. У него сразу проснется аппетит.

— Пусть только один из них возьмет в руку эти многочисленные листы, не так ли? Вы это хотели сказать? Пусть он только начнет читать. И что он тогда сделает? Он бросил мне их в лицо. Да как я смею, сказал он, раздувать толстую сказку из моей службы у офицера.

— Такого не могло случиться.

— Случилось. Листы теперь грязные. В том доме явно не следят за уборкой. Как раз там я бы и пригодился. Это было соседнее бунгало. Наш дом пустует. Сад зарос. Ходят слухи, что там обитает дух женщины. Мы с вами вдвоем сотворили толстую сказку. И кого она будет кормить? То был единственный фиренги, которого мне удалось увидеть. Прочие передавали мне, что не нуждаются в моих услугах. Неужели в городе появилось так много хороших слуг? Самодовольные гоанцы, вы знаете, о ком я, которые одеваются как фиренги и носят на шее крест, который мешает им бегать. Он заставил меня ждать на солнце. Его господину не хочется ничего читать. Ему слишком жарко. Что с ним случится, если он будет читать все, что ему приносят какие-то прохожие. Я даже не верю, что фиренги потратил столько слов. И как же часто кто-то приходит к вам в дом с письмом, спросил я. Этот гоанец надсмеялся надо мной. Он предложил, что я могу день помогать на кухне, тогда домоправитель посмотрит, гожусь ли я на что-либо. Такое унижение.