Журнал Поляна - Поляна, 2012 № 02 (2), ноябрь

В вагоне выключили радио и погасили свет. Остался тусклый оранжевый фонарь, который едва освещал самого себя. Наша соседка по купе порядком захмелела и, не снимая старушечьего платка, повалилась спать. Напившись горячего чая с печеньем, ее сын уткнулся бойскаутской пилоткой в стекло, и давно досматривал десятый сон. Извинившись перед клиентом, я вышел покурить.

Все-таки то, о чем предупреждают перед отправкой на задание, свершилось — я проникся к клиенту симпатией и уважением. Мне было искренне жаль его, но я гнал от себя эти малодушные мысли и думал лишь об одном: как бы пистолет не дал осечку. К тому же щелчок бойка могли услышать соседи по купе даже сквозь стук колес.

Я посмотрел на часы — до моей остановки оставалось чуть больше часа. Победитов был уже достаточно пьян, но все еще держался, и мне следовало торопиться.

Пассажиры, наконец, угомонились. В вагоне было темно, пахло грязными носками, перегаром и кислой капустой. Клиент полулежал на подушке и держался рукой за сердце.

— Что, плохо? — поинтересовался я и глянул в стекла очков. Но в полумраке еле разглядел лишь два черных силуэта своего лица.

— Ничего, ничего, сейчас пройдет, — ответил Победитов и с трудом оторвался от подушки. — Последнее время что-то сердчишко барахлит, старые раны дают о себе знать.

Я посочувствовал ему, а затем сам изъявил желание услышать продолжение рассказа.

— А что же было дальше?

— Дальше? Что, интересно? — слегка оживился клиент.

— Конечно, — ответил я и достал свою бутылку водки. — Может, еще по грамулечке?

— Можно, — согласился Победитов. — Все равно не спится. Разливай пока, а я буду рассказывать. Дальше у меня пошла не жизнь, а сплошное кино. Бросало меня от Миссисипи.

— От Миссисипи? — во сне удивленно пролепетала женщина.

— Да, от Миссисипи и до самого Ганга, — подтвердил клиент. — Значит, на ту работу я не вернулся. Тогда мне предложили другую в том же учреждении. Так еще раз сбылась моя детская мечта, трудиться если и не в контрразведке, то хотя бы по соседству. Меня взяли в самый что ни на есть секретный отдел. Из-за исключительной секретности у него даже нет названия. Один только номер. Какой, сказать не могу, подписку давал. Согласился сразу, не раздумывая. Целый месяц меня обучали английскому языку, этикету «Бронзового» и «Серебряного» миллиардов, инструктировали. Все нажимали на политическую подготовку, говорили о грядущей, неукоснительной победе «Железного миллиарда». Заодно научили стрелять с двух рук, изготавливать взрывчатку из товаров народного потребления, минировать здания и дороги. В общем, нужным в нашем деле вещам. В конце выдали фальшивые документы на имя сербского инженера Алексея Васича и посадили в самолет.

Он сделал паузу, и мы подняли стаканы.

— Ваше здоровье, — пожелал я ему.

— Да где ж уж теперь его взять-то? — с горечью произнес клиент. — Помирать уж скоро. А не хочется. Умирать вообще мучительно больно. Одним из-за того, что жизнь прожили честно, а потому отказывали себе во всем.

Другим наоборот — гуляли напропалую и не успели подумать о душе. Hy, ладно, все это лирика. Будем.

Мы выпили, и Победитов продолжил.

— Многое я, конечно, пропущу. Слишком секретные данные. Но в общих чертах обрисую. Слышал, наверное, что по всему миру разбросано больше семисот американских военных баз?

— Да, что-то читал, — ответил я.

— Читал, — усмехнулся Победитов. — Америка — она же хитрая страна. Вербует в армию здоровых, активных парней и рассылает по всему свету, чтобы они дома не создавали напряженную обстановку. А для внутреннего пользования скупает в России и в Китае умных да образованных. Другими словами, безвредных. Вот и решили в недрах нашего секретного отдела разослать по этим базам опытных агентов, чтобы те создавали там ячейки «Железного миллиарда» и агитировали солдат возвращаться домой в Америку. Это же наши люди, наша главная опора во вражеском лагере. Представляешь, что будет, если почти миллион здоровых американских ребят бросят службу и вернутся на родину? Работы нет, пособие маленькое, а запросы большие, американские. Тут-то нашему потенциальному врагу хана и настанет.

— Умно! — восхищенно проговорил я.

— Да, умный план, — согласился Победитов. — Да не все так просто в этом мире. Как говорится: человек полагает, а бог располагает. Так вот, отправили меня самолетом в Нью-Йорк-1. Там наши товарищи из местной ячейки «Железного миллиарда» должны были объяснить, куда направляться дальше. Им-то на месте виднее, где какие требуются кадры. Правда, добраться до Нью-Йорка-1 оказалось не таким простым делом. Я вышел из самолета, и только тогда выяснилось, что никакой это не Нью-Йорк-1, а Рок-Айленд-33. Позже я узнал, что настоящий Нью-Йорк-1 расположен в Долине Смерти, и попасть туда можно только по специальному пропуску. Вообще, у американцев маскировка налажена будь здоров. Думаешь, статуя Свободы на Манхеттене — это статуя Свободы? — Я пожал плечами, потому что никогда не был в Америке. — Черта с два, — взявшись за сердце, тихо произнес Победитов. Он замолчал, снял темные очки и бросил их на столик. Затем раза три глубоко вздохнул и продолжил: — Настоящая стоит на дне Большого каньона, накрыта камуфляжной сеткой. Ее даже из космоса не видно. А на Манхеттене — это фальшивка. Копия на случай ядерной войны. Но товарищи из Рок-Айленда-33 помогли, отправили меня в пункт конечного назначения — на остров свободы Кубу. Там у американцев база есть, Гуантанамо называется. Целую неделю я, как положено по инструкции, добросовестно агитировал солдат. А потом меня раскрыли — арзамасский акцент подвел. Ну, как положено, арестовали, пробили мои данные по компьютеру, нет у них в картотеке такого агента. Связались с сербским посольством, а те ни в какую, мол, ничего не знаем, ничего не ведаем. Алексеев Васичей в Сербии хоть с кашей ешь, а агента с таким именем у нас нет, и никогда не было. Так что, оставьте этого самозванца себе. А я в несознанку, мол, Алексей Васич и точка. Целых двенадцать лет мотался по американским базам, из одной тюрьмы в другую перебирался. От предательского акцента через пару лет избавился, но внешность выдавала — слишком заметный. Больше двух недель на воле невозможно было продержаться — сажали. На допросах били, но как-то с прохладцей, неизобретательно. Бывало что и пытали. Только американцы супротив наших братков — дети. У нас на любой улице, не напрягаясь, можно получить в десять раз больше. В основном, старались унизить. Эх, наивные! Скажи мне на милость, разве можно унизить человека, доставляя ему наслаждение? Нет. Утопия это. И все же, нельзя сказать, что я жил там, как в раю. Все ж на задании, поэтому вынужден был мириться и с тоской по родине, и с «пряничной» диетой. Но и в заключении я продолжал агитировать. Правда, как только бить переставали, приходилось убегать. С маскировкой может у них и хорошо, а вот с бдительностью — не очень. Доверчивые очень: подзываешь охранника, вырубаешь и уходишь.