— Трагедь, — вздыхал Федор. — Тю-тю Альпада…
Чуть не запил тогда с огорчения. И тут прибегает приятель:
— Выручай, — говорит, — у нас бегуна не хватает в команде… Всю дистанцию бежать не надо, главное стартовать, для протокола, а там сойдешь, где захочешь…
Федор долго раздумывать не стал.
— Выручить можно… А тапочки дашь?
— Конечно, любой размер, только выручай…
— Ну ладно, давай тапочки.
Вышел на старт, побежал…
Погода хорошая, солнышко светит, бежится в охотку, дистанция десять километров. Прибежал первый, вот его и включили в сборную. А бежал-то за тапочки… В Хельсинки в забег его не поставили, так что пошел к яхтам, а навстречу тот тренер «парусник», который его «зарубил».
— Ты как здесь?
— Та я в команде.
— В какой это команде?
— Легкокотлетов…
Ну что тут скажешь?..
Сашка вернулся, плюхнулся в кресло.
— Москвичка она, живет в Сокольниках, не замужем. Вот телефончик дала… Что с тобой?
— Что?
— Ты ж нездоров.
— Почему?
— Да посмотри на себя. На тебе лица нет. Зеленый весь…
— Да?
— Подожди, я сейчас зеркало попрошу. Сам увидишь… Дианочка! — он махнул рукой. — На минуточку!
Подошла стюардесса, красоты необыкновенной.
— Что случилось?
— Дианочка, можно зеркальце?
— Пожалуйста. — Тонкая ручка извлекла из кармашка маленькое складное зеркальце. — Что-нибудь еще?
— Водички…
— Сейчас. — Она повернулась и пошла по проходу.
— Ух, черт возьми, — провожая ее взглядом, выдохнул Сашка. — На, смотри.
Тимир покосился на свое отражение.
«Да, вот этой складки на лбу раньше не было… Уже тридцать три. Возраст Христа… Пора свершений…»
— Может, таблетку? — не унимался Сашка. — Доктора позвать? А то от тебя слова не добьешься… Помирать будешь и то, небось, промолчишь.
«Кто много болтает, тот всю силу выбалтывает», — вспомнил Тимир слова отца. — В 41-м стали приходить от него письма, с матерью читали-перечитывали их по многу раз, отец оборонял Ленинград. А в 44-м пришла похоронка — пал геройской смертью при прорыве блокады…
Самолет приземлился в Риме. Еще нет и полудня, а жара уже стоит нестерпимая. Скомканная экскурсия по вечному городу из разряда весь мир за два часа… все мелькает: термы Каракаллы, площадь Ватикана, римский форум, Колизей… черные квадриги летят над городом… и почти вся делегация остается в Олимпийской деревне, только яхтсмены едут дальше. До Неаполя еще двести километров поездом.
Чужая, красивая, горная страна…
«Как все-таки они умеют не побеждать природу, а встраиваться в нее, — думал Тимир, глядя в окно вагона. — Не взрывать и перекапывать, а дружить… Ты посмотри, вон на горе крепость, а вокруг домики, два-три этажа, желтые стены, окошки рядами, красные черепичные крыши. Виноградники на склонах… Да тут что ни гора, то крепость или башня. Если останавливаться возле каждой — вовек не доберешься куда тебе надо… Берегут историю. Аврелианова стена в Риме по всему городу змейкой вьется — восемнадцать километров, почти всю сохранили. А у нас Белый город сначала возвели при Федоре Иоанновиче, а потом разобрали при Екатерине Великой, бульвары проложили… Десять километров крепостной стены в четыре метра толщиной — все раздолбали подчистую… Зачем? Ну не нужна тебе стала крепость, дорога важней, ну подумай, как сделать так, чтоб не ломать то, что строили десять лет всей казной… Китай-город тоже… Да что говорить, Храм Спасителя где теперь? Еле взорвали, такая мощь… А стоило стараться-то? Тверскую расширяли — целые кварталы долой… Вечная стройка, а тут вечный город. Раз построили, и на века. Правда, Колизей чуть не растащили варвары, весь ободрали как липку…»
В купе Сашка, другие яхтсмены, дремлют, сморило после экскурсии. Тимир не спит. Смотрит в бинокль…
Повезло достать в 1955-м. Итальянская оптика…
«Тогда после подрыва в Севастопольской бухте линкора „Новороссийск“ — трофейного итальянского „Джулио Чезаре“, — командование флота приказало демонтировать всю иностранную оптику и вооружение, и заменить отечественным. Сказано — сделано. Начали крушить. Палубы кораблей были сплошь усыпаны стеклянной крошкой. Мы тогда тренировались в Севастополе. Я договорился и выкупил бинокль и два спаренных „телескопа“, с таким увеличением, что в них можно было разглядывать поверхность луны и изучать рельеф кратеров. Когда отправились на Олимпийские игры в Мельбурн, прихватили с собой и оптику.
Пароход „Грузия“ вышел тогда из Одессы. А в Средиземном море, как по команде, по обоим бортам выросли два натовских эсминца, шли чуть позади, не отставая, пушки повернуты, давили на психику. Ближе не подходили, так и сопровождали, мы идем, они идут, боялись, что мы танки и самолеты Египту везем. Тогда с Насером у нас большая дружба была. Потом Хрущ ему даже Героя Советского Союза пожаловал… Когда по Суэцкому каналу проходили, кто-то предложил: „Давай в оптику посмотрим на пирамиды“. Достали, поставили на треногу. Стали смотреть. Вдруг с капитанского мостика крик: „Уберите шоши! Уберите шоши!“ Были такие пулеметы французского конструктора Шоша. Что такое, почему? „Уберите шоши…ать вашу!“ А! Ну теперь понятно. Вот оно в чем дело: две подзорных трубы торчат, как два пулеметных ствола. А это ж времена Суэцкого кризиса. Египтяне стреляли тогда во всех без разбору, да и не только они, тут и разбираться никто не станет… Прошли канал, эсминцы не отстают… Чего им надо? Ведь ясно же, что мы не оружие везем… Все равно сопровождают… Идем, не сворачивая, на Мадагаскар, и еще дальше… Только когда айсберги показались, американцы повернули, ну и мы повернули, взяли курс на Австралию.
Читать дальше