Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 01 (3), февраль

И мы куем дух. День фирмы, день строителя, новый год, конкурсы на лучшего монтажника, почетные грамоты и ценные подарки. Плюс рекламные буклеты и брошюры, авторучки, зажигалки, настольные часы с логотипом — простые для всех, серебряные для налоговой. Короче, жизнь кипит.

С любопытством примеряю на себя работу по найму. Всю жизнь работал сам, не подчинялся ни начальникам, ни распорядку. Свобода — это очень хорошо. Только есть один нюанс. Переговоры с заказчиками. Это мой кошмар. Один тут недалеко, на Мещанской — гвозди оптом — потратил целый рабочий день чтобы убедить меня снизить цену. Профессионал торга. У него миллионные обороты. Он театральный режиссер. Он даст мне место главного рекламщика. Сбил таки раз в пять, кажется. Я заплакал. Предложил ему доплатить из своего кармана. Вскочил, бегал по офису и картаво матерился. Велел охране вышвырнуть. Смех смехом, но работать для таких скучно, общаться противно. На фирме торговаться ни с кем не нужно. К тому же, работать на стройке интересно. В центре города мы делаем небоскреб. Я забираюсь на окрестные крыши, чтобы найти удачный ракурс, встаю до восхода, ловлю погоду — это увлекательнее, чем китайский ширпотреб.

Недавно испытал глубокий диссонанс. Была фирма со всякой мелкой ерундой. Утюги и фены на батарейках. Договорились на сто енотов за снимок, и они постарались всунуть всю номенклатуру в семь, что ли, кадров — плотно трамбуя хлам в прямоугольник съемочного формата. Потеряв терпение, я возопил — ладно, сниму дополнительные кадры бесплатно, только не валите все в кучу, дайте мне сделать по-человечески. Нет. Каждый кадр надо будет потом сканировать, тоже деньги.

В тот миг я осознал, что не люблю рекламу. Совсем. Товары, услуги — все стало глубоко противно. И было бы глупо заставлять себя это красиво-вкусно подавать. Выходит, стройконтора меня спасла. Это хоть и реклама, но совсем другая. Дом красив, он настоящий. А рабочие — реальные люди, не какие-нибудь маркетологи. Их помыслы чисты, руки сильны и умелы. Русские и хохлы стесняются объектива, отворачиваются. Таджики — дети, обожают сниматься, зубами сверкать. Ко мне привыкают, узнают. Обожаю крышу небоскреба: центр на ладони. Один раз гроза — чашей синее небо, вдруг черная туча, пожирает квартал за кварталом. Пропадают РАО ЕЭС, Налоговая, Газпром, Кремль, ХХС, как не бывало. ( О, если б навеки так было…) Железяки на крыше трещат, дрожат. Я — альтист Данилов. Ударяет ливень. Прихожу мокрый до нитки. «Ребята, там такое! Если бы вы знали, как красиво смотрятся арматурщики в синих робах на рыжей опалубке! Я не мог остановиться, снимал и снимал их — молодых, мускулистых, счастливых…»

Гена хохочет: «Есть три вещи, на которые можно смотреть вечно — как течет вода, горит огонь, как работают люди».

Сам обожает, однозначно. Нет недели, чтобы не придумал новой корпоративной забавы — которую надо кому-то готовить, однако. Работа вылезает на вечер, выходные. Вывод: увеличить штат и бюджет. Идея карьерного роста проста.

Входит Наташа: «Привет-привет!» Она — Женщина, все остальное потом. Яркая, высокая блондинка. Занимается оргвопросами, сувенирами и вообще всем на свете. Основной инструмент — телефон. Впрочем, и ася кукует из ее угла без умолку. Люблю слушать, как Наташа говорит по телефону. «Лешечка, миленький, ну напеча-а-а-атай мне эти буклетики за неделечку. Ну пажа-а-а-алуста…» Я бы напечатал. И печатал бы всю жизнь. Когда видит другую Женщину (не просто существо женского пола) — приходит в ярость. Монитор в пушистых куколках, эйфелях и толстым слоем цветные наклейки с телефонами.

Таня — корреспондент. Наполняет текстом нашу корпоративную газету, вести с полей. «Дарова!» — швыряет сумку. «Давайте-ка, ребята, в выхи ко мне на дачу — шашлычок, банька, а?» Глубокий грудной голос и коварство в черных глазах.

Разобрав вчерашнее снятое, отправляюсь в фотолабораторию. Выхожу на улицу. Новолесная… Вот в этой двенадцатиэтажке напротив…

Двадцать семь лет назад, третьекурсником я пришел в Институт прикладной математики — на базовую кафедру. Мы считали физику на БЭСМ-6, компьютере невиданной по тем временам мощи. В машинном зале свистел кондиционированный воздух и летали девочки-операторы в белых халатах. Вербовались из выпускниц окрестных школ. Курили вместе на лестнице. Знакомство продолжалось в парке Миусской площади, в окрестных кафе. Стоял такой же май, цвела черемуха. У нее живые, яркие глаза. Густые, слегка вьющиеся волосы. Крупная голова на хрупкой шее. Смелые, явственные черты. Видел ее раньше в зале, но познакомились на вечеринке — у нее в квартире, в этом самом доме. Вылезли на крышу, смотрели на Бутырку, на ночной город и целовались. Ходила по краю, смеялась над моим страхом. Был я там только один раз. Она замужем. Приходила сама, звонить не разрешала. В институте едва кивала. Пили портвейн в зарослях цветущей вербы на железнодорожной линии, между Савеловским и Белорусским. Невесомое, прозрачное тело — одежда едва держалась, спадала к ногам. От нее исходил странный, незабываемый запах — не знаю, с чем сравнить. Ласкала меня, как зверька, любовалась, кормила сладостями. С уютным смешком направляла мою неопытную страсть. Кричала гордо, победно. Летом уволилась и уехала с мужем в другой город.