Евгений Пузыревский - Седьмое лето

Первые слёзы появились во время оргазма, но партнёр, увлечённый процессом, их даже не заметил. Оно и к лучшему. Теперь же, несмотря на то, что он был так близко, так рядом, она осталась наедине с собой и могла позволить дать выход, накатившимся эмоциям.

Последний раз, такой близкий контакт, с противоположным полом, произошел чуть более двух лет назад, когда они отмечали Монино день рождение. Тогда, все гости, в большинстве малознакомые, под влиянием раскрепощающего алкоголя, разбились по парам и разбрелись по всевозможным горизонтальным поверхностям, она осталась одна. Вышла на балкон и, с зажатой в груди обидой, стала считать звёзды, пытаясь этим бесполезным занятием, заглушить творящееся у неё на сердце. Вслед за ней зашел Он – пьяный, страшноватый и без имени. Судя по всему, он остался без пары и, решив довольствоваться тем, что осталось, последовал за толстухой. Всё произошло быстро, второпях и неудобно. Кончив, не успев толком начать, Безымянный, довольный собой, поцеловал случайную партнёршу в щёку, и зигзагами ушел спать.

Больше она его никогда не видела.

На следующий вечер Сергей вернулся.

Она ждала.

Через два месяца они поженились.

Лопата разбивала куски слежавшейся за зиму земли. Павлик перекапывал огород, чтоб потом посадить картошку. Отец неизвестно когда вернётся, так что нужно быть самостоятельным и приготовится к тому, что зимовать, может быть, придётся в одиночестве. А значит, никто не сможет ездить в город за необходимыми продуктами, из серии масла, соли, макарон и т. п., поэтому, то, что за лето вырастет, тем питаться и придётся.

У Грачёвых под картошку было два поля. Первое – большое, за территорией дома, и предназначенное только под неё, второе – раз в десять меньше, находившееся в огороде и расположившееся прямо от грядок, где раньше росли морковка и редиска (сейчас нет семян и их посадить не получится), и почти до самого забора, у которого было, застолблённое горохом место.

Пятнадцать детских шагов в длину и четыре в ширину.

Вроде небольшой отрезок для механического переваливания почвы с места на место, но силёнки то ещё не – быстро поисчерпались.

Выжав из себя последнее, Павлик отправился поесть (регулярные действия быстро становятся привычками). Сидя на стуле за столом, болтая недостающими до пола ногами, он, наконец, задал себе вопрос, которым задавались все светлые умы человечества (да и тёмные тоже), который вынесен в название книги Чернышевского и повторённый Лениным – «Что делать?»

А ничего не делать – ждать, да и всё. Куда уж проще. Это-то он осуществить в состоянии, как ни как, семь лет уже, а это не пять, чтоб быть маленьким и несамостоятельным. Но, в таком взрослом возрасте появляется ответственность за себя, за близких, за хозяйство – этого точно забывать не надо. Значит, надо как-то сообщить папе, что дома беда, он же не знает, поэтому и не возвращается. Но как? Не стоять же и не кричать на улице – авось услышит. Надо придумать что-то более дельное и существенное.

Такое… такое… такое… какое?

Точно! Павлик аж подавился от резко упавшей в голову мысли – надо над домом повесить флаг, его будет заметно издалека, и папа увидит, и папа придёт, и папа моментально со всем разберётся!

Быстро доев начатое и убрав за собой, он снял с одной из подушек наволочку, с обеих сторон нарисовал, последними оставшимися чернилами, символ «)I(» (знак, придуманный отцом во время одной из игры и означающий опасность) и повесил во двор, на бельевую верёвку, сушиться. Далее, через час, когда черное красящее вещество прочно впиталось в ткань, он прибил материю к длинной жерди, сходил за лестницей, забрался на крышу и нехитрым способом, с помощью гвоздей и молотка, установил самодельную конструкцию рядом с трубой.

Теперь он вернётся.

Ждать осталось совсем чуть-чуть.

В течение недели в доме Марины как-то сами собой починились все краны, прибились все полочки, смазались скрипучие шарниры, перестал бежать бачок в туалете, и заменились перегоревшие лампочки.

Одним словом – появился работящий мужик.

Она, в ответ, стала больше уделять внимание своей внешности, вкуснее и разнообразнее готовить, потихоньку вышла из депрессии по поводу Елен и, наконец, за долгие годы, ощутила себя самой настоящей женщиной.

Время потекло в другой, непривычной для неё скорости – рабочие часы пролетали незаметно, вечерние наполнились радостью, смехом, счастьем, а ночные потом, скрипом и наконец, окончательно высохшими слезами.