Петер Розай - 15 000 душ

Вроде бы на него можно было положиться.

Ладно.

Зрителям внизу раздавали бесплатные станки для бритья. Девушки смешались с толпой. Люди расходились.

Клокман знаком показал мальчикам в спортивных трусах, что они могут идти. Он взглянул наверх, на пустеющие трибуны.

— Они вернутся, — сказал он Палеку, который сделал замечание по этому поводу, — вот увидите! Я знаю, что говорю. Их будет еще больше, чем сегодня!

— Будем надеяться, — жизнерадостно ответил Палек. — Сегодня ведь был аншлаг. Выпьем? — Я вас приглашаю.

Снова появилась секретарша. Возможно, из-за нее у Палека и было такое игривое настроение. У нее был роскошный фасад.

— Бедняга! Теперь какое-то время он будет прозябать в полном одиночестве, — сказала она на ходу. Она указала на героя. Он стоял, облепленный мыльной пеной. На запястьях у нее были волоски.

Клокман еще не воспрял духом. По пути из главного зала в кабинет Палека — это была обычная прогулка по зеркальным коридорам и пустым лестницам — он задумчиво плелся за своими спутниками. Вообще-то ему это было не свойственно. Человек он был компанейский, общительный, несмотря на то что жил как лунатик: переезжал с континента на континент. На дружбу времени не оставалось. О семье, ясное дело, он и не помышлял.

Сегодня я порядком понервничал. Все эта духотища! Наверное, у него после всего кожа кровоточит. Или это завтрак в отеле? Он вспомнил сковороду со стеклянистыми кусками сала. Потом столовую в отеле — всю обстановку — официантов на заднем плане — словно черные пятна…

Он схватился за живот.

Официанты съежились. Они разом съеживались и разрастались. Их лица потемнели — и заострились. Из спин вытянулись тонкие, длинные хвосты! И вот уже одна тварь встала на четвереньки, на лапы. Жирная крыса!

Крысы.

Столовая превратилась в огромный зал, в заброшенный пчелиный улей, опустевший и заполненный отвратительной гущей застывшей манной каши.

В ней утопали тарелки.

Цветов не было.

Вдруг эта ровная поверхность лопнула, разверзлась глубокая трещина, и Клокман — как будто перед ним распахнулась от ветра двухстворчатая дверь — заглянул в пучину, откуда изредка, словно из пустоты космоса, доносился свист: тут крысы бросились по уходящим вверх лестницам.

Он откинул голову как можно дальше, насколько хватало сил: храм! Какое-то здание! Но только здание было бесконечным — ни крыши, ни кровли, одни только лестницы — они тянулись ввысь — пыльные, огромные — и ни одной живой души, никого! Ничего похожего на говорящее существо. — Порой даже проклятие и то услышать отрадно.

Свет сюда не проникал. Гигантская прорва. Клокман вытер испарину со лба. Только бы не упасть.

К счастью, никто ничего не заметил! Но все равно это никуда не годится.

Палек что-то говорил секретарше. Ее руки. Препирается? Только теперь он разглядел ее костюм. Туфли на шпильках. Юбочка.

Мы, со своей стороны, должны признаться, что видения Клокмана сбивают нас с толку. Деловой ведь человек; и вдруг галлюцинации? Это как-то не вяжется. Может, наш друг тайком закладывал за воротник? Может, ему подсыпали горсть таблеток в кофе? Может, он маньяк? Или псих? Пресловутого винтика не хватает?

Наверное, что-то с кровообращением, — успокаивал он себя. Он набрал в легкие побольше воздуха. Прибавил шагу. Он их почти нагнал. Ему уже щекотал ноздри запах духов секретарши. Показалось лицо Палека, серое, как недавно оштукатуренная стена дома. Очки! Пятна на лице!

Клокман с облегчением почувствовал, что при виде секретарши под одеждой у него что-то шевельнулось. Как она бедрами двигает!

Не так быстро, дружок!

Они стояли в прихожей.

— Нас называют спекулянтами, капиталистами, торгашами, — кричал Палек, он был вне себя, пнул ногой дверь ко всем чертям, он разошелся не на шутку, — хотел бы я видеть кого-нибудь, хоть одного, у кого было бы больше веры, чем у меня!

Вера? Чего это он вдруг?

Он указал на распятие, которое висело в углу. Напротив него мерцал телевизор.

— Только бы не поймали? Только бы не сцапали? Только бы не вздернули? Вот что меня волновало, вот отчего меня совесть мучила. Одиночество! Волей-неволей начинаешь молиться. Надеяться на Бога. Учишься этому заново. Контрабанда. Спекуляция. Торговля.

Он вдруг осекся и уставился в окно. Там до самого неба громоздились контейнеры.

Клокман расслышал тихое электрическое потрескивание: от соприкосновения ткани с нейлоновыми чулками. Где-то и они должны крепиться. Секретарша — она уже уселась — только что закинула ногу на ногу.