Петер Розай - 15 000 душ

Служащий кивнул. Лицо у него было свежее и загорелое.

Дальнейшие остановки на пути следования Клокмана мы пропустим, наверняка все знают, как выглядит современная контора, так что пусть он сразу попадет в помещение дирекции. По всей прихожей, стены которой были облицованы серой перфорированной плиткой, разливалась залихватская фольклорная музыка.

Директор протянул Клокману свою твердую потную ладонь.

— Редко мне оказывали такой радушный прием, — сказал Клокман, — сначала встречающий в нарядном костюме — теперь эта музыка!

— Бизнесом нужно заниматься с душой, — сухо ответил директор.

Он еще раз протянул Клокману руку:

— Моя фамилия Палек.

Если бы дозволялось говорить о директоре, что он выглядит как воришка, то у нас сразу был бы готов идеальный портрет Палека. Ничего обидного мы этим сказать не хотим. К тому же Палек был мужчина отнюдь не маленький, а, напротив, высокий и сухопарый. Его модный, но немного поношенный костюм висел на нем как балахон. Глядя на Палека, вы замечали прежде всего сильные ручищи, которые он держал так, словно собирался что-то схватить, и большое голое серое лицо, а на нем очки в пластмассовой оправе с тонированными стеклами, скрывающими глаза.

— Способный парнишка этот наш юный Вагнер, — сказал он на ходу, — вы ведь познакомились с ним внизу: уже мой помощник!

Мне приглянулись уборщицы, — промолвил Клокман, — настоящие милашки.

— Они из Югославии; так дешевле.

— Вот оно что. А я и не знал.

В кабинете Палека было довольно просторно. Похоже, пустой рабочий стол с массивным кожаным креслом и был рабочим местом директора. Перед задернутыми гардинами стоял телевизор с дрожащей картинкой настройки на экране. Посетителя ожидало несколько поставленных рядком мягких кресел, обитых плотным коричневатым велюром; выгнутые спинки придавали им приятную округлость. На стене картина с изображением леса в предрассветных сумерках; еще распятие, оно как-то одиноко висело возле дверей.

— Ваш помощник занимается спортом?

— Когда я был молод, боже ты мой, — мечтательно произнес Палек, жестом предлагая Клокману присесть, — уж как мы любили лазать по горам, бывать на природе! Пастушки с крепкими икрами! Коровы с розовыми мордами! Зеленый латук! — Он откашлялся. — Выпьете немного?

Он облизал синеватые губы.

Клокман, заметив, что на столе стоит только квадратный стеклянный графин с анодированной пробкой, наполненный мутным фруктовым соком, поспешно сказал: «Да, с удовольствием, только ничего спиртного, если можно».

Палек, который уже держал бутылку за горлышко, настороженно поднял голову: «Очень благоразумно! В конце концов, в жизни есть и другие радости», — и, двигая своими сильными, мускулистыми руками, наполнил бокалы из прессованного стекла с инкрустацией в виде цветов.

— Ваше здоровье!

Воцарилось молчание. Палек напряженно смотрел, как колыхалось содержимое наполовину опорожненной бутылки.

— Вы наверняка выросли в деревне, — заговорил Клокман, чтобы растопить лед, — я хочу сказать, вы так любите природу…

Кабинет освещала маленькая люстра.

— Не совсем так, — перебил его Палек. — Вообще-то, я родился в пригороде. Мой отец занимался вывозом мусора. Нужное дело. — Он умолк, как-то мечтательно откинул голову, но тут же встрепенулся и потер руки. — На войне, да, на войне, вот где я научился по-настоящему любить родину.

Я отвечал за снабжение, служил в обозе, — он залпом выпил, — сколько всего тогда можно было получить за парочку банок с консервами! Вы и не представляете.

Бывало, устроят фейерверк, сейчас такое никому и не снилось: пылающие пальмы в ночи! Да что там пальмы — настоящие джунгли. Сияющие пирамиды на горизонте! А потом на тебя дождем сыплются руки, носы и оторванные ногти!

Взор его затуманился, стекла у него на очках были дымчато-коричневого цвета, велюр шуршал от его прикосновений.

— Но мы ведь встретились не затем, чтобы поделиться воспоминаниями о войне! Не так ли, господин Клокман? Не до этого, дела слишком плохи. Вы же не были на войне: боевые товарищи, дисциплина, готовность пожертвовать собой, черт бы ее побрал!

Палек уставился в пол.

— Повсюду слышишь жалобы, — сочувственно произнес Клокман, — я ведь много поездил по свету. Все жалуются. — Он укрепил свой бокал между колен.

— Жалуются? Боже милостивый! — воскликнул Палек и откинулся в кресле, так что пиджак распахнулся у него на груди. — Нам в лицо дует холодный ветер, точно вам говорю, ледяной ветер! Ураган! Тайфун! — Все пойдет прахом.