Ирвин Уэлш - Порно

В глазах у Гэвина — пустота, и я вдруг понимаю, насколько мое пустословие унизительно и оскорбительно для него. В свое время мы все орали, что работать — это для идиотов, но со временем ты понимаешь, что не работать нельзя, и с возрастом ставки растут и растут.

— Я не знаю, — говорит он устало, поднося ко рту стакан. — Иногда мне кажется, что я слишком уж засиделся на месте. Что вот это — тупик, — произносит он, оглядывая свою хорошо оформленную и стильно обставлешгую квартиру. Это и вправду отличная квартира в викторианском Эдинбурге; вид на залив, большой мраморный камин, отшлифованные полы, коврики, старая или стилизованная под старину мебель, стены покрыты клеевой краской. Все — идеально, безукоризненно, и можно с уверенностью сказать, что закладная на эту квартиру — это очень веская причина, почему он не хочет терять работу. — Я думаю, я, наверное, уже упустил свой корабль, — заявляет он с юмором висельника.

— Нет, еще не упустил. Сейчас у тебя появился шанс, главное — его не упустить, — говорю я настойчиво. — Ты ведь можешь сдать эту хату, — говорю я ему, — и она никуда не денется, когда ты вернешься.

— Посмотрим, — улыбается он, но мы оба знаем, что ничего он не сделает, упертый мудак.

Гэв чувствует мое презрение и говорит:

— Для тебя это, может быть, просто, Марк; а я не такой, как ты. — Он почти защищается.

Я собираюсь возразить, почему это для меня все просто? Ни хуя для меня не просто. А вот ты просто вбил себе в голову всякий бред. Но я должен иметь в виду, что я здесь гость, и он мой друг, так что я только и говорю:

— Это все от тебя зависит, приятель, твою жизнь никто за тебя не проживет, и ты один знаешь, что для тебя лучше.

Он задумывается над моими словами и делается еще более мрачным.

На следующий день я решаю пойти прошвырнуться по городу. Надеваю шляпу, чтобы прикрыть мои характерные рыжие волосы, и напяливаю очки, которые обычно ношу только в кино и на футбол. Надеюсь, что этого хватит для маскировки. Тем более прошло десять лет, а десять лет — срок немалый. В любом случае я не собираюсь соваться в Лейт, где у Бегби наверняка есть дружки, которые могут знать меня в лицо. Я слышал, что Охотник живет все там же, в начале Бульвара, и я направляюсь туда, к своей второй депрессивной встрече.

Нижние зубы Охотника стянуты металлической проволокой. Называется скоба. От этой скобы его зловещая улыбка стала еще страшнее, чем обычно — как у того парня, который Челюсти из Бондианы эпохи Роджера Мура. Гэв Темперли мне говорил, что кодла Файфа — или Глазговца, в зависимости от того, с кем ты в данный момент беседуешь, — пыталась выбить ему зубы. Я рад, что попытка не увенчалась успехом. Его мертвенная улыбка была просто произведением искусства. Темпе говорил, что Охотник им всем отомстил — причем отомстил страшно. Хотя, может быть, это пиздеж. Но одно я знаю твердо: он — единственный человек из всех, кого я здесь знаю, чье общество предоставит мне что-то вроде страховки от старой команды Бегби. Может быть.

Охотник встретил меня так, как будто я никуда и не уезжал, сразу же, прямо с порога, попытался продать мне героин, и вроде как удивился, когда я вежливо отказался. В общем, я быстро понял, каким я был идиотом, что приперся сюда. Мы с Охотником никогда не дружили и даже не приятельствовали; это был, чиста, бизнес. У него вообще не было друзей. У этого парня на месте сердца — большой кусок льда. И еще меня удивило, что я совсем его не боюсь, хотя он по-прежнему выглядит очень внушительно — такой огромный угрюмый амбал, — и мне интересно, так ли все будет и с Бегби. Что в Охотнике пугает по-настоящему, так это его тихая, грустная даже порочность. Он вытаскивает из-под кушетки что-то похожее на крышку от коробки с «Монополией», но перевернутую вверх дном. Я даже не сразу врубаюсь, что это: несколько использованных презервативов, полных, завязанных узелочком, лежат на картонке в строго определенном порядке.

— Неделя упорной работы. — Он ухмыляется и откидывает с лица свои длинные патлы. — Вот это была та маленькая птичка, которую я подцепил в «Абсолюте», — говорит он с прохладцей, показывая на одну из резинок. Они похожи на мертвых солдат на поле боя после кровавой резни. Я представил себе, как Охотник раскладывает их на крышке, и мне стало дурно.

Я молчу, потому что не знаю, что говорить. Замечаю на стене флаер Дэвида Холмса из «Склепа».

— Классный был вечерок, надо думать, — говорю я, кивая на флаер.

Охотник как будто меня и не слышит. Он тычет пальцем в другой гондон.