Радек Кнапп - Советы пана Куки

— Когда не можешь найти работу, быстро приобретаешь толерантность и смирение.

— Очень неглупо, Вальдемар, очень, очень неглупо. — Он повернулся к ученику, который с любопытством прислушивался к разговору. — Тебе бы кое-чему поучиться у Вальдемара, Эрих.

Он снова повернулся ко мне.

— Речь вот о чем. Наш салон — не просто лучший в городе, он еще и имеет определенную репутацию. И я бы хотел, чтобы вы всячески способствовали поддержанию этой репутации.

— С удовольствием. Сделаю все, что вы скажете, — сказал я.

И вдруг Эрих, тот самый ученик, как-то странно хихикнул. Это прозвучало ужасно. Шеф наградил его строгим взглядом и, будто бы извиняясь, посмотрел на меня. Внезапно лицо его приняло загадочное выражение. Я улыбнулся в ответ и скромно отвел глаза. Взгляд мой упал на зеркало, и я был потрясен, как сильно изменился за прошедшие две недели. Впалые щеки, покрытые редкой щетиной, делали меня похожим скорее на преступника. И уж никак не на француза. Скорее на человека, который от отчаянья изображает француза, чтоб только получить работу. В мою голову закралось подозрение — неужели он не понял, что я никакой не француз? А что если он с самого начала нарочно разыгрывал из себя простачка? Почему, несмотря ни на что, он все же решил меня взять? И к чему все эти разговоры о толерантности и особой репутации? Что-то здесь не так. Взгляд мой упал на ученика. На губах его по-прежнему витала странная улыбка. И тут на глаза мне попался постер над головой у Эриха. На нем был изображен юноша, немного похожий на Эриха. Я взглянул на соседний постер. Потом на следующий. На всех картинках в этой комнате были изображены юноши, улыбавшиеся примерно так же, как сейчас Эрих.

И вдруг я понял, почему меня берут на работу. Я так испугался, что думал теперь лишь об одном, как бы скорее оказаться на улице.

Я потер лоб и спросил:

— Когда приступать к работе?

— О, я думал, вы начнете уже сегодня. Прямо сейчас, — сказал шеф, не сводя с меня глаз.

— Отлично. Только сперва мне нужно переставить машину, вы позволите?

— У вас есть машина, Вальдемар?

— Машина моих родителей. И они очень рассердятся, если ее поцарапают.

— У нас тут машины не царапают. Пусть стоит, где стоит.

— Она во втором ряду.

— Вальдемар, мы с вами оба прекрасно знаем, что у вас нет никакой машины. Прекратите глупости, давайте вести себя, как взрослые люди.

Я был уже почти у двери.

— Вальдемар, если вы выйдете за дверь, можете не возвращаться. Подумайте хорошенько, мой мальчик, — он смотрел на меня печальными глазами.

— Мне очень жаль. Мне правда ужасно жаль. Но я не могу иначе. Просто не могу.

Я был уже за дверью. Мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не побежать со всех ног. Я не хотел, чтобы это выглядело, как бегство. Хотя на самом деле это и было настоящее бегство. Самое настоящее малодушное бегство, и я ничего не мог с этим поделать. Завернув за угол, я помчался быстрее гоночного автомобиля и в следующие пять минут побил все рекорды скорости. Чтобы отдышаться я остановился лишь через два квартала. Прислонился к стене и посмотрел на кроссовки. Я был им так благодарен, что чуть не сказал вслух «спасибо». Но вообще-то настроение было хуже некуда. Мне стало стыдно, что я удрал, как мальчишка. Отказался от единственной работы, которую мне предлагали в этом городе.

Тут я заметил на другой стороне улицы продуктовый магазин «Билла» [3] Сеть дешевых продуктовых магазинов в Австрии. и вдруг потерял самообладание. Без лишних раздумий, перешел улицу, вошел в магазин и двинулся прямиком к холодильнику, где лежали самые дорогие продукты. На верхней полке стояли банки с лососем и икрой. При этом я даже не смотрел, видит меня кто-нибудь или нет. Я взял банку икры, засунул под рубашку за пояс и направился к выходу.

Возле кассы остановился, показал кассирше пустые руки, мол, я ничего не купил. Это выглядело очень подозрительно. Только слепой мог не заметить, что я кое-что прихватил.

Кассирша подняла глаза и посмотрела на меня. Никогда не забуду этого взгляда. Она знала про меня все. Откуда я приехал, что со мной только что приключилось у парикмахера, все. Это читалось в ее глазах. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть, заметил ли кто-нибудь еще, и прошептала: «Чтоб я тебя больше не видела!»

Я рысью помчался к выходу. Мне повезло, что двери открывались сами, иначе я врезался бы в них головой. Несколько раз завернув за угол, я наткнулся наконец на пустую скамейку и уселся на нее. Что-что, а подходящую скамейку в Вене всегда можно найти, когда требуется. Кассирша не шла у меня из головы. Она ведь говорила со мной не по-немецки. Но кроме немецкого, я понимал только один язык. И это просто не укладывалось в голове. Среди тысяч венских кассирш я умудрился наткнуться на соотечественницу. Я вытащил банку икры и уставился на нее. Самая элегантная банка, какую мне приходилось держать в руках. Никакого сравнения с консервированным тунцом. Не без сожаления я выбросил ее в ближайшую урну. Банка упала на дно с таким грохотом, что я вскочил с места. Кое-чем я был ей обязан. Впрочем, в любом случае эта икра мне в горло бы не полезла. Не нужно было пробовать ее, чтобы понять: несмотря на распространенное здесь представление о моих соотечественниках, лично я не имею ни малейшей склонности к воровству.