Гейл Форман - Всего один день

Сентябрь

Колледж

— Эллисон. Эллисон. Ты там?

Я накрываю голову подушкой и сильно зажмуриваюсь, притворяясь, что сплю.

В замке поворачивается ключ, моя соседка по комнате Кали открывает дверь.

— Мне не нравится, что ты запираешься внутри. И я знаю, что ты не спишь. Только прикидываешься. Как Бастер по команде «умри».

Бастер — это ее собака. Лхасский апсо. Его фотки тоже есть среди десятков других, что она пришпилила на стену. Когда в июле мы с ней общались по телефону, чтобы познакомиться перед колледжем, она рассказала мне о своем псе все. Заочно мне Бастер понравился, то, что Кали назвали в честь штата, где она жила, показалось мне чудным, ее говор — как она ударяла некоторые слова — тоже был приятным.

— Та-а-ак, Эллисон. Ну ладно. Можешь не реагировать, но, блин, с родителям-то свяжись. А то твоя мама звонила мне на мобильник — тебя разыскивала.

Все еще прикрываясь подушкой, я открываю глаза. Я как раз интересовалась, надолго ли можно оставить телефон незаряженным, прежде чем случится что-нибудь подобное. И так уже эта таинственная доставка через ЮПиЭс. Я уже даже ждала почтового голубя. Но звонить моей соседке?

Пока я продолжаю прятаться под подушкой, Кали принаряжается, красится и брызгается ванильным парфюмом, аромат которого теперь повсюду. И только когда она уходит, я снимаю подушку с головы и свешиваю ноги с кровати. Я отталкиваю раскрытый учебник по химии, в середине которого лежит маркер без колпачка — словно все ждет, что им воспользуются прежде, чем он засохнет от невнимания. В ящике с носками я отрываю телефон, зарядка прячется в шкафу за кучей грязной одежды. Когда телефон оживает, голосовая почта информирует меня, что у меня скопилось двадцать два новых сообщения. Я просматриваю список пропущенных звонков. Восемнадцать от родителей. Два от бабушки. Один от Мелани, один от секретаря колледжа.

«Эллисон, привет, это твоя мама. Я просто хотела узнать, как дела. Перезвони».

«Эллисон, привет, это мама. Я получила новый каталог Боден, там есть симпатичные юбки. И теплые вельветовые штаны. Закажу и привезу тебе на встречу с родителями. Позвони мне!»

Потом еще от папы: «Мама спрашивает, в каком ресторане заказать столик, когда мы приедем — в итальянском, французском или, может, в японском? Я ей сказал, что ты любому будешь рада. Я не думаю, что за эти двадцать пять лет еда в вашей столовке стала сильно лучше».

И снова мама: «Эллисон, у тебя телефон сломался? Только не говори, что ты и его потеряла. Не могла бы ты со мной связаться? Я пытаюсь распланировать выходные, когда мы к тебе приедем. Думала, может, сходить с тобой на занятия…»

«Элли, привет, это бабушка. Я зарегистрировалась на «Фейсбуке». Но не совсем разобралась, как там все работает, так что добавь меня в друзья. Или, может, позвони. Но я хочу понять, как молодежь этим пользуется».

«Эллисон, это папа. Позвони маме. Да, еще мы пытаемся зарезервировать столик в «Преццо»…»

«Эллисон, ты заболела? Я просто не могу придумать никакого другого объяснения, почему ты не выходишь на связь…»

И дальше все катится по наклонной плоскости, мама ведет себя так, будто последний раз мы с ней разговаривали три месяца, а не три дня назад. В итоге последние сообщения я удаляю просто так, слушаю лишь сбивчивый рассказ Мелани об ее колледже, сексапильных нью-йоркских парнях и о том, какая у них классная пицца.

Я смотрю на часы на телефоне. Шесть. Если я позвоню домой, мамы может не быть, и включится автоответчик. Я толком не знаю, как она сейчас проводит время. Когда мне было семь, она ушла с работы, хотя и не в декрет. Она собиралась возобновить карьеру, когда я уеду в колледж, но дело еще с места не сдвинулось.

Мама поднимает трубку после второго гудка.

— Эллисон, где ты пропадала? — говорит она официозно и с некоторым беспокойством.

— Я сбежала и вступила в секту. — Возникает небольшая пауза, словно она взвешивает, может ли это быть правдой. — Мам, я в колледже. Занята. Пытаюсь как-то приспособиться к нагрузке.

— Если тебе сейчас тяжело, подожди, что будет в университете. А в ординатуре?! Я твоего отца почти не видела.

— Значит, ты должна была к этому привыкнуть.

Мама смолкает. Она еще не привыкла к моей резкости. По словам папы, после возвращения из Европы я заболела «запоздалым подростковитом». Я раньше никогда так себя не вела, но теперь я, очевидно, неправильно все воспринимаю, у меня стала плохая стрижка и проявилась такая неприятная черта, как безответственность, о чем свидетельствует тот факт, что я потеряла не только чемодан со всем его содержимым, но и подаренные часы, хотя мы с Мелани сказали, что они лежали в чемодане, а его у меня украли в поезде. Теоретически это должно снимать с меня вину. Но не снимает. Возможно, потому, что я все же виновата.